Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - [11]
Первое значительное изменение этого подхода произошло в результате коррозии представления о том, что жизненные пути женщин и мужчин определены Богом. Мыслители Просвещения обращаются к тем же темам, что и их предшественники, но трактуют их в светском ключе. В это время обсуждается моральное обоснование доминирующих гендерных установлений – и прежде всего в связи с появлением романа как новой литературной формы драмы людей, нарушающих эти установления. Система светского морализма, где на место, занятое ранее Богом, встало общество, допускала целый ряд разных позиций, включая ранний феминизм и либертарианство. Шок, связанный с Французской революцией, сразу сделал обсуждения гендерных правил радикальными. И во Франции, и в Англии в 1791–1792 годах вслед за формулированием «прав мужчин» были сформулированы «права женщин». В книге, больше известной англоязычным читателям, – «Обоснование прав женщин» Мэри Уолстонкрафт – сильный акцент делается на разрушении морального облика женщин, обусловленном угнетением, которое они испытывают. Тот же самый исторический момент зафиксирован в сатире на общепринятую половую мораль, созданной маркизом де Садом в «Жюстине», а затем в монументальной «Джульетте», где исследуется сексуальная распущенность, явившаяся результатом того, что место божественного закона полностью заняла свобода воли.
В течение довольно долгого времени эти сочинения оставались маркерами, свидетельствующими о масштабах сексуального радикализма. Реакция против Французской революции была легитимистской и в половом, и в классовом смысле. Бо́льшая часть интеллектуалов XIX века проявила враждебное отношение и к Уолстонкрафт, и к де Саду (если они вообще были знакомы с их творчеством). Но секуляризация морального суждения о гендере прижилась. На высокой волне либерализма она приняла форму учения о равных правах, форму требования гражданства для женщин. Когда на собрании в Сенека-Фоллз (США, 1848) началась первая значительная по своим масштабам политическая мобилизация женщин, она была связана с этим учением. С развитием либерализма и утилитаризма все сложнее стало находить аргументы против гражданства женщин. Когда Джон Стюарт Милль написал в своей работе «Подчинение женщин»:
[Поскольку] мужчины обладают избирательным правом при любых условиях и при любых ограничениях, то нет ни малейшей причины не допускать женщин [к участию в выборах], —
его слова ознаменовали решающий сдвиг в дискуссии по этому вопросу. Отныне равенство стало логической предпосылкой. На рубеже XIX и XX веков в некоторых колониях на границах капиталистического мира (в таких местах, как Вайоминг, Юта, Новая Зеландия, Колорадо, Южная Австралия, Айдахо) белые женщины получили равные избирательные права; борьба за избирательное право разворачивалась также и в странах индустриального центра.
Когда мы говорим о светском морализме, это не означает, что религиозный морализм полностью иссяк. Поразительно: североамериканский феминизм стал массовым движением только потому, что был связан с религией, особенно с Женским христианским союзом борьбы за трезвость. Не менее поразительно, что реакция против феминизма и освобождения геев в Соединенных Штатах в конце 1970-х годов была тесно связана с фундаменталистским протестантизмом. История развития идей о гендерных отношениях отнюдь не является историей устойчиво поступательного развития. Какой бы радикальной ни была новая ступень развития, она обычно содержит в себе и старые системы взглядов.
Но все-таки Просвещение привело к фундаментальному пересмотру характера дискуссии, а к концу XIX века эта дискуссия стала претерпевать новые изменения. Учение о равных правах воспламенило феминистскую мобилизацию в Европе и Северной Америке, а также на других осваиваемых территориях. К 1920 году женщины в этих странах выявили наиболее жестокие формы своего правового неравенства, раскритиковали их и во многих случаях смогли их сломать; в особенности это касалось сфер избирательного права, права собственности и доступа к образованию. Однако представление о равных правах привело к формулировке нового вопроса. Если подчинение женщин не является естественным и справедливым, каким образом оно сформировалось? Каким образом оно поддерживалось? Эти вопросы уже не являются этическими, это вопросы эмпирического порядка, и в системе светского морализма это эмпирические вопросы об «обществе». Таким образом, логическим следствием учения о правах стала социальная наука о гендере.
В известном смысле это было очевидно с самого начала. Уолстонкрафт подробно анализировала, как формировалась нравственность женщины. Она считала, что этот процесс определяется образованием в широком смысле этого слова, и выступала за реформу того и другого. В том же ключе высказывались первые социалисты, например Роберт Оуэн: они говорили о том, что и женщины, и мужчины испытывают на себе деструктивное влияние угнетения, и выводили из этого обстоятельства необходимость образовательной и экономической реформ. Представление о равенстве полов пронизывает движение социалистов-утопистов начала XIX века. Оно стало частью основной социалистической традиции благодаря работам Августа Бебеля и Фридриха Энгельса. У Энгельса это представление наложилось на спекулятивную историю систем родства, представленную такими теоретиками, как Морган («Древнее общество») и Бахофен («Материнское право»). Знаменитая работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» основывалась на этнографическом материале, который устарел вскоре после ее написания, и историографии, которая потеряла актуальность уже на момент завершения работы над рукописью (см. Главу 7). Но эта работа не потеряла актуальность потому, что в ней выкристаллизовалась идея отношений между мужчинами и женщинами как социальной системы, имеющей определенную историческую перспективу развития. Аргументы, которые использовал автор, показывали различия между гендерными системами, существовавшими в доисторический период, и гендерными системами, зафиксированными в писаной истории, а также то, какими они будут в идеальном будущем. Энгельс связал траекторию гендерных отношений с динамикой классовых отношений, но его наиболее важная идея лежит вне этой связи.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В августе 2020 года Верховный суд РФ признал движение, известное в медиа под названием «АУЕ», экстремистской организацией. В последние годы с этой загадочной аббревиатурой, которая может быть расшифрована, например, как «арестантский уклад един» или «арестантское уголовное единство», были связаны различные информационные процессы — именно они стали предметом исследования антрополога Дмитрия Громова. В своей книге ученый ставит задачу показать механизмы, с помощью которых явление «АУЕ» стало таким заметным медийным событием.
В своей новой книге известный немецкий историк, исследователь исторической памяти и мемориальной культуры Алейда Ассман ставит вопрос о распаде прошлого, настоящего и будущего и необходимости построения новой взаимосвязи между ними. Автор показывает, каким образом прошлое стало ключевым феноменом, характеризующим западное общество, и почему сегодня оказалось подорванным доверие к будущему. Собранные автором свидетельства из различных исторических эпох и областей культуры позволяют реконструировать время как сложный культурный феномен, требующий глубокого и всестороннего осмысления, выявить симптоматику кризиса модерна и спрогнозировать необходимые изменения в нашем отношении к будущему.
Новая книга известного филолога и историка, профессора Кембриджского университета Александра Эткинда рассказывает о том, как Российская Империя овладевала чужими территориями и осваивала собственные земли, колонизуя многие народы, включая и самих русских. Эткинд подробно говорит о границах применения западных понятий колониализма и ориентализма к русской культуре, о формировании языка самоколонизации у российских историков, о крепостном праве и крестьянской общине как колониальных институтах, о попытках литературы по-своему разрешить проблемы внутренней колонизации, поставленные российской историей.
Представленный в книге взгляд на «советского человека» позволяет увидеть за этой, казалось бы, пустой идеологической формулой множество конкретных дискурсивных практик и биографических стратегий, с помощью которых советские люди пытались наделить свою жизнь смыслом, соответствующим историческим императивам сталинской эпохи. Непосредственным предметом исследования является жанр дневника, позволивший превратить идеологические критерии времени в фактор психологического строительства собственной личности.