Геморрой, или Двучлен Ньютона - [24]

– И что тебя так рассмешило? – буркнул я, поднимая оброненное полотенце и обматываясь им.

– То, что вначале я решила, что ты нарочно голышом появился, мол, моя территория, как хочу, так и живу

– Правильная мысль, – нагло заявил я, – и что тебя заставило изменить мнение? Я ведь не бросился наутек, не взвизгнул, не…

– Ты инстинктивно прикрыл… чресла. Значит, все это было неожиданно.

– Да уж, – буркнул я, – почти по «Алисе»: «Все чудесатей и чудесатей». Ну, колись, мадре, какая напасть тебя привела в отчий дом? Не в том смысле, что я указываю тебе на дверь, а в смысле, что проявляю внимание.

– Да, этого тебе не занимать.

– Генетика, – опять пропихнул я.

– Все не вырастешь из детских комплексов? Или ты предпочел бы жить со мной?

– Избави бог! – театрально воздел я руки.

– Тогда не изображай из себя сиротку.

– Да я и не изображаю. Дед, что уж греха таить, был мне прекрасным отцематерем.

– Жаль, что ты не стал аутентичным сыновнуком.

– Мадре, ты меня не нервируй, я вырос и на твои провокации не поддаюсь. Кстати, Дед давеча признался, что твое происхождение…

– Заткнись! – резко выплюнула она. – Так ты ему за это мстишь? Ты-то тут при чем?

– Я мстю? Он бросил меня на произвол судьбы в состоянии глубочайшей депрессии, возможно, на грани суицида, катализированной дезавуированными…

– Заткнись! – повторила мадре. – Подумаешь, слов нахватался, живя с Дедом.

– А сама… аутентичность, чресла…

– А как прикажешь называть прибор сына?

– Мать, брейк! Пошли по новой. С чего ты взяла про месть? Дед накапал?

– Дед не смог бы накапать, он сам под капельницей.

– В каком смысле? – автоматически среагировал я.

– В прямом – пребывает в больнице, куда ты его загнал. Не надо быть Холмсом, чтобы понять это, увидев пресловутый конверт. Ну, так что тебя интересует в твоей генетике? Не сомневайся, я все расскажу без всякой экспертизы.

– Подожди, – просипел я, чувствуя мерзкий привкус во рту, – ты это серьезно про Деда? Откуда ты знаешь? Он что, позвонил не мне, а тебе? Тебе?

– Сволочь! – сказала мадре и заплакала. Впервые в жизни! В смысле, впервые за свои двадцать с небольшим лет я видел ее плачущей. Я испугался. Я так испугался, что не мог спросить, что с ним. Наверное, она поняла, потому, вытерев глаза салфеткой, вздохнула. – Инфаркт. Слава богу, микро.

Мне не стало легче, для меня инфаркт, что микро-, что макро-, звучал одинаково смертоносно.

– И если тебе от этого полегчает, – донеслось до меня, – то он мне не звонил. Просто в ту ночь… я увидела сон… Проснулась и уже не могла уснуть. С утра все звонила ему, а он не брал трубку. Тебе тоже звонила, и ты не брал. Сволочь! Я даже подумала, что вы вместе куда-то махнули. А ночью опять увидела сон и утром отправилась в институт. Нинка – его аспирантка – под страхом смерти призналась, что ему на лекции стало плохо. Хотели «скорую» вызвать, но он попросил ее отвезти в больницу. Там посмотрели и уложили. Нинка сперва удивилась тому, что он так легко согласился, а когда он взял с нее страшную клятву, что она никому не скажет и оформит ему отпуск, заподозрила неладное. Но раз уж обещала, то держалась и никому не проболталась. Она очень обрадовалась моему приходу, потому что, по ее словам, чувствовала, что Деду стало плохо на нервной почве, и он от нас скрывается в больнице. И надобно найти решение и пойти к нему, черт с ней, с клятвой. Она обещала «провести с Дедом подготовительную работу». Я поблагодарила и сказала, что буду ждать звонка.

– И сколько ты ждала? – ехидно поинтересовался я, совсем забыв, что кому-кому, а мне стоило молчать в тряпочку. Мадре, к моему удивлению, не воспользовалась ситуацией, сказав: «Два часа караулила в машине, пока Нинка не вышла. Поехала за ней… Ну, она, сама того не ведая, вывела меня на Деда. Я вошла в палату через пять минут после нее. У бедной Нинки термос из рук со страху выпал. Я сразу сказала Деду, чтобы он ее не ругал, просто я за ней следила, зная, что она его доверенное лицо. Представляешь, что мне ответил старый ловелас, когда Нинка покраснела?»

– Что?

– Он поинтересовался, с каких это пор я стала следить за его женщинами и почему? Нинка пулей вылетела из палаты, и мы смогли по-человечески поговорить. Когда я ему про сон рассказала, мне показалось, что его второй инфаркт хватит, так он побледнел и разволновался. Я хотела вызвать врача, но он не дал и рассказал… про ваши… про твое…

– Ладно, понял. Что дальше?

– Сказал, что, значит, я его дочь, раз между нами существует такая сенсорная связь.

– А ты?

– Ну не могла же я сказать, что это не так.

– Как не так?

– А так. Мне мать сказала… перед смертью.

– Я убью тебя, – заорал я, – не было у тебя никакой матери!

– Да? – удивилась она. – А я что, из пробирки получилась? Тогда до этого еще не допетрили.

– Слушай, я понимаю, ты на меня злишься. Согласен, заслужил. Но ведь так и меня можно довести до инфаркта. Я ведь в детстве, когда шарил по углам, нашел свидетельство о смерти.

– Черт! – бросила она. – Совсем забыла.

– Мать, имей совесть, хоть раз скажи правду.

– Зачем? – искренне удивилась она. – Да будь он трижды мне не отец, лучшего отца и придумать трудно. А может, он и есть отец. Зачем мне ковыряться в чужой жизни и усложнять свою? Все давно быльем поросло.