Гэллегер - [4]
— Значит, газета может обойтись без меня? А я обойдусь без жалкой газеты, — вспылил Гэллегер. — Если я не пойду с вами, то и вы никуда не пойдёте. Я-то знаю, где Хефлфингер, а вы не знаете, и я вам не скажу.
— Хорошо, хорошо, — ответил Дуайер, сразу сдаваясь. — Я отправлю записку с курьером. Только помни, если потеряешь место, я не виноват.
Гэллегер удивлялся, как этот человек может придавать значение недельному жалованью, когда их ждала волнующая поимка знаменитого преступника и важная новость для газеты. С этого момента спортивный редактор потерял всякое уважение в глазах Гэллегера.
Дуайер сел за стол и набросал такую записку:
«Я получил надёжную информацию, что Хейд, убийца Бёрбанка, сегодня вечером будет присутствовать на боксёрском бое. Мы уже договорились, что арест будет произведён тихо и так, чтобы скрыть его от других газет. Вы сами понимаете, что завтра это будет самая важная новость в стране.
Всегда ваш и проч. Майкл Э. Дуайер».
Дуайер сел в ожидавший кэб, а Гэллегер прошептал извозчику, куда ехать. Сначала он должен был поехать в курьерскую контору, оттуда на Ридж-авеню и на Броуд-стрит, а затем на старый «Игл Инн» возле Торресдейла.
Была ужасная ночь. Падал дождь со снегом, дороги были покрыты гололёдом. Дуайер выбрался, чтобы отправить сообщение в редакцию «Пресс», а, вернувшись, закурил сигару, поднял воротник пальто и скрючился в углу кэба.
— Гэллегер, разбуди меня, когда будем на месте, — сказал он. Он должен был приготовиться к долгой поездке и к тяжёлой работе.
Мысль о сне показалась Гэллегеру почти преступной. В темноте кэба его глаза сверкали от волнения, от невероятного радостного предвкушения. Он то и дело бросал взгляд туда, где горела сигара спортивного редактора, и наблюдал, как её свет постепенно тускнел. Огни витрин ярко отражались на обледеневших тротуарах, в свете фонарей кэб, лошадь и неподвижный извозчик отбрасывали искажённые тени, которые появлялись то впереди, то позади.
Через полчаса Гэллегер соскользнул на дно кэба, подхватил плед и укутался в него. Заметно похолодало. Резкий сырой ветер дул в щели, а оконные рамы стали холодными на ощупь.
Прошёл ещё час, а кэб всё медленнее ехал по кочковатым, не везде мощёным улицам, мимо отдельных домов и печей для обжига кирпича, которые стояли на полях, покрытых кучами шлака. Огни аптеки сверкали на краю нового квартала — предшественника пригородной цивилизации. Изредка показывался полисмен в резиновом плаще, стоящий вплотную к фонарному столбу.
Потом даже дома пропали. Кэб продолжал свой путь между фермами с одиноко стоящими стеклянными теплицами, между почти замёрзшими лужами, голыми деревьями и бесконечными заборами.
Пару раз кэб останавливался, и Гэллегер слышал, как извозчик ругает или себя, или лошадь, или дорогу. Наконец они встали у станции в Торресдейле. Станция была почти пустынна, только один фонарь прорезал темноту, освещая часть перрона и блестящие от дождя рельсы. Они дважды обошли этот фонарь, когда из тени вышел Хефлфингер и осторожно их окликнул.
— Я Дуайер из «Пресс», — быстро сказал спортивный редактор. — Вы, наверное, слышали обо мне. Мы здесь вот по какому делу. Этот мальчик нашёл Хейда, и мы считаем, что Хейд будет сегодня среди зрителей боксёрского боя. Мы хотим, чтобы вы арестовали его тихо, чтобы это оставалось тайной. С вашими бумагами и вашим значком вы это легко устроите. Мы хотим, чтобы вы сделали вид, как будто этот тот самый грабитель, за которым вы сюда приехали. Если вы согласны, если вы возьмёте человека, который приедет сюда в час двадцать, мы дадим вам пятьсот долларов из наградных пяти тысяч. Если какая-нибудь газета, нью-йоркская, или филадельфийская, или ещё какая, узнает об аресте, вы не получите ни цента. Ну, что скажете?
Детектив хотел многое сказать. Он вообще не был уверен, что человек, которого подозревал Гэллегер, был Хейдом. Он боялся, что заработает много неприятностей, произведя ложный арест. А если это даже тот самый Хейд, то есть опасность, что вмешается местная полиция.
— У нас нет времени на споры, — горячо произнёс Дуайер. — Мы согласны указать вам на Хейда. После боя вы арестуете его и получите деньги и почести за этот арест. Если вам не нравится, я сам его арестую и привезу в город под дулом пистолета.
Хефлфингер помолчал, раздумывая, а затем со всем согласился.
— Значит, вы мистер Дуайер? — спросил он. — Я слышал, что вы прирождённый игрок. Я знаю, что вы сделаете то, о чём сказали. А я сделаю то, что вы мне сказали, и тогда, когда вы скажете. Это будет славная работёнка.
Они все вместе вернулись в кэб. Вскоре они осознали новую трудность: детектив не мог попасть в сарай, где будет происходить бой, поскольку ни у кого из мужчин не было двухсот пятидесяти долларов, чтобы оплатить вход. Но всё решилось, когда Гэллегер вспомнил об окне, про которое рассказал младший Кеплер.
Если Хейд испугается и не появится у ринга, Дуайер должен был прийти к сараю и предупредить Хефлфингера. А если Хейд придёт, то Дуайер должен был встать рядом с ним и заранее обозначенным жестом указать на него.
Они въехали в тень большого дома, тёмного, грозного, как будто заброшенного. Но когда колёса зашуршали по гравию, дверь открылась, и проём осветился тёплым, ласковым светом.
Глава из книги «Один год из записной книжки репортёра» (A Year from a Reporter's Note-Book). Очерк посвящён коронация последнего русского императора Николая II.Перевод Николая Васильева. .
Первое издание: Richard Harding Davis. Real Soldiers of Fortune. New-York: Charles Scribner's sons, 1906.Сборник биографических очерков американского журналиста и писателя Ричарда Хардинга Дэвиса (1864–1916). Героев этой книги объединяют общие черты — склонность к путешествиям и авантюрам. Наёмник, воевавший под восемнадцатью флагами. Писатель-неудачник, провозгласивший себя монархом Княжества Тринидад. Выпускник Американской военно-морской академии, отличившийся на китайской службе. Бывший журналист, узурпировавший власть в Никарагуа.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.