Гэкачеписты - [5]

После смерти Константина Черненко в марте 1985 года ни у кого не возникало и вопроса о том, кто станет следующим генеральным секретарем. Я помню, что в свои 14 лет, когда по радио сообщили о кончине Черненко, спросил у родителей: «Теперь Горбачева изберут?» Его фамилия всплыла у меня сама собой — последний год он проявлял большую публичную активность, совершал зарубежные визиты, что было заметно не только в Москве, но и в провинции. К тому же после трех последовавших друг за другом смертей дряхлых вождей избрание очередного старика стало бы очевидной нелепостью. С неизбежностью и необходимостью назначения относительно молодого Михаила Сергеевича смирились даже его противники. Недаром его кандидатуру официально вынес на голосование министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко, на то время самый старый член политбюро, как бы давая тем самым одобрение от лица ветеранов партийного руководства.

Ядерную сверхдержаву возглавляла олигархическая верхушка из десяти-пятнадцати человек, которые из своей среды выдвигали лидера, чьи полномочия были обширными, но не неограниченными. В дальнейшем уже сам лидер постепенно подбирал себе соратников, но с учетом сложных раскладов в высших эшелонах власти. Брежневу для формирования своей команды и удаления нежелательных лиц из политбюро понадобилось около десяти лет.

Придя к власти, Горбачев инициировал кадровую чистку, создавая собственный «актив». Главой правительства в 1985 году стал Николай Иванович Рыжков, 56-летний технократ, в прошлом директор Уральского завода тяжелого машиностроения (Уралмаш) им. Серго Орджоникидзе, неформальным вторым секретарем (официально такой должности не существовало) — Егор Кузьмич Лигачев, принадлежавший к более старшему поколению, но 18 лет просидевший первым секретарем в Томске и теперь горевший желанием наверстать упущенное в Москве. Вообще, читая протоколы Политбюро КПСС того времени, замечаешь, насколько сильным было во всех них — и в Горбачеве, и в его соратниках — стремление доказать, что при Брежневе их напрасно недооценивали, не продвигали наверх, не прислушивались к их мнению. Теперь же, дорвавшись до власти, им хотелось быстрее продемонстрировать, на что они способны, и, соответственно, старались все поменять.

На апрельском пленуме ЦК КПСС 1985 года Михаил Горбачев провозгласил курс на «ускорение», а в мае, выступая в Ленинграде, сказал: «Видимо, товарищи, всем нам надо перестраиваться». Так началась «перестройка».

Советские люди поначалу с воодушевлением приняли нового генерального секретаря — молодой (на фоне шамкающих предшественников), говоривший без бумажки, приезжавший в различные города страны, отчего уже отвыкли при Андропове и Черненко, сравнительно симпатичный, несмотря на родимое пятно на голове. Не раздражали ни его южный акцент, ни манера всюду брать с собой супругу Раису Максимовну.

Однако уже первые практические решения Горбачева вызвали неоднозначные последствия. 7 мая 1985 года было принято Постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР № 410 («О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма, искоренению самогоноварения»), в развитие которого 16 мая вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения», который вводил соответствующие административные и уголовные наказания.

В народе эту кампанию окрестили «сухим законом». Инициировались различные ограничения на торговлю спиртным — его разрешали продавать только с 14.00 до 19.00, сокращалось количество магазинов, где оно продавалось, возрастали цены на водку. Для сильно пьющего уже не в одном поколении населения страны это было подобно шоку. Жившие в то время хорошо помнят дикие очереди за алкоголем по всей стране. Люди не могли враз отказаться от застарелой, пусть и смертельно опасной привычки, ставшей важной социокультурной традицией.

Ни одно празднество не мыслилось без водки. Вспоминаю, как в маленьком шахтерском городке, где мой отец работал первым секретарем горкома, к нам домой пришли соседи — у них намечались не то похороны, не то свадьба — с просьбой посодействовать в покупке скольких-то бутылок водки, которую было невозможно достать. Я с недоумением смотрел на них, не понимая — как можно так рваться за спиртным? При этом я не осознавал главного: привычная жизнь этих людей была покорежена грубым административным вмешательством. Теперь на несколько лет население СССР было обречено на унизительную давку в очередях за вином и водкой. И первая критика Горбачева началась именно там:

В шесть часов поет петух,

в восемь — Пугачева.

Магазин закрыт до трех,

ключ у Горбачева.

Но кроме безобидных частушек все чаще звучали и резкие высказывания. Антиалкогольная кампания, дав краткосрочный эффект по части увеличения продолжительности жизни и снижения смертности, показала, что застарелые проблемы невозможно решить наскоком и административными рычагами. Алкаши массово потребляли всевозможные спиртосодержащие субстанции, начиная от одеколона, кончая денатуратом и столярным клеем. Пышным цветом расцвело самогоноварение, породившее второй дефицит перестройки — сахар. Его исчезновение из свободной продажи стало первым ощутимым и явственным провалом горбачевской политики. Власть попыталась переложить всю вину на самогонщиков, но это было слишком простым объяснением, не учитывавшим ошибки в ценовой политике, производстве и распределении. Дефицит сахара вызвал введение талонов на него, первых из числа множества за ними последовавших в масштабе всей страны (талоны на продовольствие на местном уровне то там, то здесь вводились уже давно, но это явление еще не было всеохватным).