Гегель - [30]

Это и называется «мыслить абстрактно» — не видеть в убийце ничего, кроме того, что он убийца, и подобным абстрактным определением уничтожить в нем все остальное, что составляет человеческое существо...

...- Эй, старуха, ты торгуешь тухлыми яйцами! — говорит покупательница торговке.

— Что, — кричит та, — мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты! Да не твоего ли отца вши в канаве заели, не твоя ли мать с французами крутила, не твоя ли бабка сдохла в богадельне! Ишь, целую простыню на платок извела! Знаем небось, откуда все эти тряпки да шляпки! Если бы не офицеры, не щеголять тебе в нарядах! Порядочные-то за своим домом следят, а таким: самое место в каталажке! Дырки бы на чулках заштопала! — Короче говоря, она и крупицы доброго в обидчице не замечает. Она-то мыслит абстрактно — сводит все, от шляпки до чулок, с головы до пят, вкупе с папашей и остальной родней, исключительно к тому преступлению, что та нашла ее яйца тухлыми. Все окрашивается в ее голове в цвет этих яиц, тогда как те офицеры, которых она упоминала, — если они, конечно, и впрямь имеют сюда какое-нибудь отношение, что весьма сомнительно, — наверняка заметили бы в женщине совсем иные детали.

Но оставим в покое женщин; возьмем, например, слугу — нигде ему не живется хуже, чем у человека низкого звания и малого достатка; и, наоборот, тем лучше, чем благороднее его господин. Мещанин и тут мыслит абстрактно, он важничает перед слугой: и относится к нему только как к слуге; он крепко держится за этот единственный предикат. Лучше всего живется слуге у француза. Аристократ фамильярен со слугой, а француз ему даже добрый приятель. Слуга, когда они остаются вдвоем, болтает всякую всячину, а хозяин покуривает себе трубку да поглядывает на часы, ни в чем: его не стесняя, — как о том можно прочитать в повести «Жак и его хозяин» Дидро. Аристократ, кроме всего прочего, знает, что слуга не просто слуга, что ему известны все городские новости и девицы и затеи его голову посещают неплохие, обо всем этом он слугу расспрашивает, и слуга может свободно говорить о том, что интересует хозяина. У барина-француза слуга смеет даже рассуждать, иметь и отстаивать собственное мнение, а когда хозяину что-нибудь от него нужно, так он не просто отдает приказание, а сначала подробно втолкует слуге свою мысль, да еще убедит его в том, что лучше и придумать невозможно».

Гегель отнюдь  не против научных  абстракций. Он только показывает, что абстрактным, то есть отвлеченным, односторонним может быть и самое обыденное житейское сознание и чаще всего оно бывает именно таким.

Естественно, перед  нами  встает вопрос: а может ли научное, теоретическое мышление быть конкретным, и если да, то каким образом? Попытки решить эту проблему занимают центральное место в учении Гегеля. Но об этом в следующей главе.

ГЛАВА ПЯТАЯ. БОЛЬШАЯ ЛОГИКА

Разум без рассудка ничто, а рассудок и без разума нечто.

Гегель

В Нюрнберге, на площади Диллингоф, рядом с церковью Эгидиенкирхе стоит старинное двухэтажное здание. Здесь помещается гимназия, основанная еще в 1526 году Меланхтоном. Это было первое в Германии среднее учебное заведение с гуманитарным уклоном.

С годами, с веками гимназия пришла в упадок. В начале девятнадцатого столетия в Нюрнберге существовали четыре школы, но ни одна из них не давала знаний, необходимых для поступления в университет. Нюрнберг был свободным, «имперским» городом, то есть не входил ни в одно из государств, существовавших на немецкой земле. В августе 1806 года «Священная римская империя германской нации» перестала существовать; месяц спустя Бавария захватила город. Бавария выступала в качестве союзника Франции, во многих делах перенимая французские порядки. С 1803 года здесь существовало всеобщее шестилетнее образование. Для народных школ требовались учителя, и правительство обратило внимание на нюрнбергские учебные заведения. Их свели в единую гимназию, во главе которой встал Гегель.

Торжественное открытие обновленной гимназии состоялось 5 декабря 1808 года; Гегель принес присягу. Затем в течение недели шли экзамены; в три старших класса, составлявших гимназию в узком смысле слова, набралось только тридцать учеников (выпускной класс насчитывал  восемь человек). Занятия начались  12 декабря.

В соответствии с замыслом Нитхаммера, возглавлявшего в Баварии народное просвещение, школы были разбиты на два типа: классические с гуманитарным уклоном и реальные, готовившие к практической деятельности. Гегель был доволен, что стоит во главе классической гимназии, где нет «галиматьи вроде технологии, экономики, ловли бабочек и т. д.». По его убеждению основу школьного гуманитарного образования составляет изучение древних языков и литературы. Античная Греция — это та основа, на которой возвышается любая европейская культура, и хотя каждая из них приобрела черты самостоятельности, но связь с породившей ее основой всегда остается. Как мифологический Антей набирает силы, соприкоснувшись с матерью-землей, как всякий новый расцвет искусства и науки необходимо связан с обращением к античности. «Тот, кто не был знаком с творениями древних, прожил, не ведая красоты», — в атом Гегель был твердо убежден. (Клеменс Брентано уверял, что Гегель, чтобы насладиться «Песней о Нибелунгах», переводит ее на греческий.)О своей любви к античности Гегель говорил в речи, произнесенной по поводу завершения учебного года 29 сентября 1809 года. Занятия кончались осенью, и каждый раз после экзаменов устраивался праздник, в котором принимали участие не только гимназисты, но и их близкие. Это было общегородское торжество. Снимался большой нарядный  зал. На широкой трибуне, окруженной лимонными  деревьями, в центре устанавливали «алтарь отечества» — бюст короля. Справа располагались чиновники комиссариата, слева — ректорат. Торжество начиналось декламацией старшеклассников. Затем ректор произносил речь, после чего раздавали награды; медали выпускникам вручал сам королевский комиссар. Хор пел патриотические песни.