Гефсиманское время - [3]

Эту силу доверия, отзывчивости подхлестнуло гласностью, когда и тиражи массовых изданий в стране достигли миллионных отметок. Явилось понятие «общественное мнение», что было символом поначалу нового порядка вещей – того, что власть оборачивается к человеку и осознает себя зависимой от его мнения или же выбора. Обличения насыщали это мнение как губку. И если поначалу общественное мнение казалось силой самостоятельной – перед которой заискивали, на которую опирались, то скоро научились управлять, а потом и помыкать. Управляли – чтоб прийти к власти. Помыкали – придя к власти.

Последний всплеск веры людской – 1991 год. Впервые за всю историю народ получил свободу выбора. С 1989 года власть избирается – и президенты, и депутаты, – а важнейшие вопросы решаются на всенародных референдумах. И новая конституция, сменившая экономический и политический строй, была одобрена народом. То есть свершились по воле большинства все исторические перемены.

Тот или иной общественный выбор теперь – это не нравственный вопрос, так как он совершается волей обычного большинства, то есть волей аморфной, обобществляющей сумму самых обывательских предпочтений да интересов. Прежде он свершался как нравственный волей открыто протестующего меньшинства и люди следовали за ним, движимые только верой, как за обращением, к ним посланным. Этот нравственный выбор меньшинства мог быть по сути бесчеловечным – как выбор революционный. А мог быть вовсе выбором одиночки – как в одиночку, только своей волей, Солженицын рушил фундаменты лжи под коммунистическим зданием.

Сегодня все свершается из того или иного корыстного интереса. Общественное мнение ничего не решает, презирает само себя и его едва-едва возбуждают мерзкими сексуальными скандалами. Между людьми в России почти прекратилась даже личная, семейная переписка – не от нищеты, очевидно, а от неверия в ее смысл. Мало кто верит, что он живет и что кругом продолжается жизнь. Люди никому и ничему не верят, но и нет глубокой жажды правды, воли к сопротивлению, потому что большинство, если способно еще бороться, так только за физическое существование. Хоть все покрыто снова коростой лжи, но это ложь дарованная вседозволенностью, которую даже не обличишь, потому как все мы сегодня – все наше общество – живем во лжи животных инстинктов, законов собственного выживания, массовых вкусов.

Но сегодня, сегодня вдруг восклицает в письме человек: «Нет бога, нет! Если б он был, он бы заплакал от такой ужасной несправедливости…» А другие восклицают: «Пусть придет скорей Страшный Суд!» – и взывают так вот истово к Богу.

В них, в русских письмах, сегодня мало есть возвышенного, но они все обращены под духу своему именно к Богу, а не к тем, кому отправлены были по почте, к таким же людям – на звук или свет их имен. Они, наверно, и написаны были и отосланы, когда в людях совершенно истратилась хоть какая-то вера. Но жить без надежды невозможно. Без нее – только умирать. А люди хотели и хотят жить, не могут смириться с мыслью, что должны исчезнуть бессмысленно, бесцельно и упрямо цепляются за последнюю возможность кому-то верить, будто эта вера и продлевает жизнь.

В современной России такую последнюю надежду смогли пробудить в людях всего несколько человек. Один – это президент страны, которому кто-то все еще верил. Второй – это не солгавший ни в одном своем слове русский писатель. Писали еще ссутуленному тихому человеку, будто святому, а когда он ушел из жизни, то люди продолжали писать уже его жене, не желая смиряться с тем, что один из адресов был вычеркнут смертью.

Писали: «Кремль, Ельцину…», «Москва, телевидение, Солженицыну»… Люди писали с последней верой: «Спасите! Бейте в набат!» Но ведь и Сахарова, и Солженицына захлопывали, осмеивали, когда поднимались они на народную трибуну , и это избранники народные не желали их слушать. Тогда кого и как могли они спасти? Солженицын в очерках изгнания рассказывает: отвечал на письма раковым больным, что обращались к нему, зная о его собственном излечении от рака благодаря настою трав – самодельному, им же изобретенному лекарству – и раковым больным высылал его рецепт.

ОДИН ЧЕЛОВЕК НЕ В СИЛАХ ОТВЕТИТЬ ВСЕМ, КАК НЕ МОЖЕТ ОН ОТВЕТИТЬ ЗА ВСЕХ, И ТОЖЕ ПОНЕСЕТ СВОЮ ДУШУ НА СУД НАРАВНЕ СО ВСЕМИ, ДЕРЖА ОТВЕТ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ И НЕПОСТУПКИ.

Россия пишет

«Я простой рабочий и могу сказать о себе, что никогда не состоял в партии, не потому что я ненавидел эту систему, а просто из соображения, что партийный билет был корочкой для куска хлеба определенной части ее членов. А я не нуждался о том, что останусь без куска хлеба. Я и сейчас об это не думаю, так как имею достаточную квалификацию, да и не одну профессию. Теперь мне 56 лет, и будет просто смешно, чтоб я в свои года уже лживо перестроился в новые демократические порядки. Зато люди, которые вчера еще сидели в партаппаратах и на руководящих должностях, быстро перепрыгнули на тот берег, прихватывая высшие должностные кресла и еще пуще разваливают страну, огульно ее грабят на этот раз. Я помню послевоенное время, разруху и голод, когда карали, сажали за 1 кг. зерна, картофеля. Мы понимали, голод был, но воровать нельзя. А сейчас крадут эшелонами, и не голодные, а которые бесятся с жиру. Уж если сажать, хоть миллионы таких, то надо сажать. Их надо лишать свободы и такой демократии. Аферистов, кто людей обманул – сажать. Зато сейчас с каждого честного заработанного рубля заставляют честных людей платить чудовищно налоги. Да, я согласен, что в магазине есть почти всё, чего не было в социалистическом магазине, но какой толк, если всю зарплату можно проесть за неделю. Имею двоих детей, уже взрослых детей, мужчин, у которых уже есть свои семьи. Мои сыновья тоже не состоят в партиях. Но у них нет больше права на труд. Могут вышвырнуть с работы. Могут зарплату не платить».