Геенна огненная - [28]

Он закурил.

«Ну вот, готово. В целом не очень-то обнадеживающий ответ. Что еще? Да, чтобы избежать неприятностей, намекну-ка я на то, что серьезная и прочная связь со мной невозможна, так как я обременен семьей. На первый раз, пожалуй, хватит…»

Он запечатал письмо и надписал конверт.

Некоторое время он пребывал в нерешительности. «А не совершаю ли я глупость? Кто знает, в какую ловушку заведет меня этот поступок?» Он был твердо убежден, что любая женщина привносит в жизнь целый сонм проблем и горестей. Порядочные женщины часто глупы, или болезненны, или слишком плодовиты, чуть только до них дотронься. Если же женщина обладает скверным характером, то тут уж готовься ко всему! И в том и в другом случае того и гляди нарвешься на неприятности.

Он с отвращением вспомнил опыт своей молодости, бесконечные ожидания, ложь, уловки, измены, грязь, в которой барахтались души совсем юных особ. «Нет, все это мне уже не по силам. И потом, я не нуждаюсь в женском обществе!»

Но что-то в этой незнакомке заинтересовало его. «Кто знает? Возможно, она не такая уж дурнушка. И, по чистой случайности, незлая. Мне не составит большого труда проверить все это самому». Он еще раз перечитал письмо, «Пишет без ошибок. И почерк не вульгарный. Рассуждения о моей книге самые примитивные, но, черт побери, нельзя требовать многого. О, пахнет гелиотропами», — заметил он, взяв в руки конверт.

«Ну, с Богом!» Отправляясь в город позавтракать, он оставил свой ответ у консьержа.

VII

— Если это будет продолжаться в том же духе, я сойду с ума! — в отчаянии пробормотал Дюрталь.

Он перебирал письма, которыми вот уже неделю осыпала его незнакомая женщина. Она была поистине неутомима в своем стремлении завоевать его доверие.

«Черт побери, — подумал он, — пора разобраться в этом потоке. В ответ на мое весьма холодное послание она немедленно передала мне вот эту эпистолу»:

«Месье, это письмо — последнее. Я не хочу поддаваться слабости и лепить одно за другим однообразные послания, выплескивая в них свою тоску. К тому же у меня теперь есть ваша записка, и она, пусть на мгновение, но пробудила меня от летаргии. Увы! Я, как и вы, месье, не питаю напрасных надежд и знаю, что все наши радости, какими бы очевидными они ни казались, не более чем сон. Поэтому, несмотря на свое искреннее и горячее желание познакомиться с вами, я склонна согласиться с тем, что скорее всего мы оба пожалеем о нашей встрече, и незачем подвергать себя подобному испытанию».

«Да, но последние строки письма лишают это вступление всякого смысла».

«Если вдруг вам придет в голову ответить мне, то следует адресовать письмо мадам Г. Мобель, до востребования, улица Литтре. По понедельникам я захожу на почту. Если же сочтете, что нам следует остановиться, то напишите об этом прямо. Конечно, я буду огорчена, но искренность прежде всего, не правда ли?»

«И я-то, дурак, сочинил ответ, так, ни рыба ни мясо, беспомощный и слащаво-напыщенный, в духе моего первого послания. По моим неуклюжим попыткам взять назад прорвавшиеся в спешке авансы, она поняла, что я заглотил наживку».

Вот отрывок из ее третьего письма:

«Зачем понапрасну обвинять себя, месье (с моих губ чуть было не сорвалось более нежное обращение), в том, что вы не способны утешить меня. Мы оба устали, чувствуем себя разочарованными, отставшими от века, так давайте же дадим нашим душам возможность поговорить, хотя бы вполголоса, совсем тихо… именно так сегодня ночью я беседовала с вами… мысли о вас преследуют меня…»

«И еще четыре страницы подобных излияний. — Он пропустил несколько листов. — Да, вот это уже лучше».

«Сегодня вечером, мой далекий друг, всего несколько строчек. У меня был тяжелый день, мои нервы взвинчены, и все это из-за бесконечной череды мелочей: то скрипнет дверь, то долетит с улицы грубый окрик или просто голос неприятного тембра. Обычно я настолько безразлична ко всему, что кажется, загорись мой дом, я не двинусь с места. Решусь ли я отослать вам свои смешные жалобы?! Ах! Лучше умолчать о своих страданиях, если не обладаешь даром облачить их в пышные одеяния, переплавить в слово, в ноты, уж они-то умеют плакать!

Я тихонько желаю вам доброй ночи. Мне очень хочется познакомиться с вами, но я боюсь и мечтать об этом: вдруг спугну неясные надежды. Вы написали в последнем письме „бедные, бедные мы!“, — правда, наши несчастные отверженные души пугаются встречи с реальностью. Они даже не осмеливаются обнаружить свою симпатию к другому человеку. Несмотря на все разумные доводы, я должна вам признаться… нет, нет, я замолкаю. Попробуйте догадаться сами и простите меня за это пустое письмо. Вы умеете читать между строк? Возможно, там вы отыщете кусочек моего сердца и многое из того, о чем я не написала.

Видите, я все о себе да о себе. Разве можно догадаться, что, выводя эти строчки, я думала только о вас?»

«Ну, это еще куда ни шло». Дюрталь рассматривал сильно разбавленные бледно-зеленые, словно мирта, чернила и ковырнул ногтем присохшую к сгибам письма рисовую пудру с запахом гелиотропа. «Все это, по меньшей мере, забавно. Она, наверное, блондинка, — подумал он, присматриваясь к пудре. — Брюнетки предпочитают более резкие тона. Да, вот с этого момента и началась путаница. Не знаю, что на меня нашло, но я настрочил ей эмоциональное, хотя и несколько вычурное послание. Я был взбудоражен, подлил масла в огонь — и вот результат»: