Где живут счастливые? - [17]

Нищая осталась. Марина помыла её, напоила чаем, постелила ей чистую постель. Ближе к ночи отправилась искать сына:

Кирилл, — кричала по двору, - Кирилл!

Кирилл ночевать не пришёл. Но зато, когда Марина

после безуспешных поисков сына вернулась домой, нищая была уже навеселе. Она «обнаружила» в баре у Марины бутылку коллекционного кагора и опорожнила её себе в удовольствие. Надо отдать должное соседке: она и после этого не вытолкала бедолажку за дверь, простила ей её самоуправство.

Я сама виновата. Надо было спрятать кагор, а я про него забыла. Искушение... - она вздохнула глубоко и ещё раз повторила, - искушение...

Я слушала Марину и переживала какое-то двойственное чувство. Мне далеко до неё, я вряд ли привела бы домой грязную бомжиху, нянчилась с ней, простила ей кражу. А Марина - привела и нянчилась, и простила. Конечно, это поступок, на который способны немногие. Но что-то упорно царапало по сердцу, не давая ему возликовать от добродетелей ближнего. Сын. Они поменялись местами. Он ушёл на место бомжихи, на улицу, в подворотню, а она взгромоздилась на его диван, на чистые простыни, в его чашке заваривала Марина чай своей непредсказуемой гостье. С щербинкой добро? А может, это моё немощное сердце защищается от собственного несовершенства? Как там, в молитве на сон грядущим: «доброту чуждую видев, и тою уязвлен был сердцем...»

Мы говорим с ней об этом. Марина нервничает:

Ну как ты не понимаешь! Если мы станем раздумывать, делать нам добро или нет, грош нам цена. Господь в сердце зрит, чистое оно или нет. Господа не обманешь. Женщина забыла, что такое домашний уют, все её гонят, оскорбляют, а ласковое слово и кошке приятно.

Но ведь она пьяница, Марина, лицо у неё опухшее, руки дрожат. Ты хотя бы ценные вещи ко мне принеси.

И ты туда же. Кириллу простительно, он ещё жизнью не бит, но ты-то... Если человеку доверяешь, если молишься за него, он этим доверием дорожить будет. Самые конченные уголовники исправлялись, а эта несчастная...

Кто она? Есть ли у неё дети?

А вот в душу лезть к человеку не в моих правилах. Как нас святые отцы учат? Помоги и не рассуждай. Это не моё дело, моё дело протянуть человеку руку.

Пока мы так с ней беседовали о духовном, окрепшая на Марининых харчах бомжиха, прихватив серебряные ложки, пуховый платок, три банки лосося и пузырек медицинского спирта, вернулась в свою привычную подзаборную жизнь. А Кирилл - в свою. Мать и сын долго бранились, выясняли отношения, сводили счёты и успокоились. На время. До очередной поездки Марины по святым местам.

Ты мне кроссовки обещала купить! - кричал сын. - А сама опять в путешествие намылилась. Что ты там забыла?

Я молиться за тебя еду, — поджав губы, тихо и торжественно произнесла мать.

А мне твоя молитва до лампочки, ты мне лучше кроссовки купи!

Некрасивая, площадная брань. Два родных человека — один с искажённым злобой лицом, другая с поджатыми губами и нарочито смиренно опущенными долу глазами. Нет мира в их доме. Но ведь помню, был. Маленький Кирилл, светлокудрый мальчик, любимец семьи, радость мамы. Куда уходит любовь из любящих сердец? Почему остывают родственные чувства? Марина пережила смерть мужа. Она до сих пор покрыта тайной, та загадочная смерть. Врач, специалист по мануальной терапии, хороший семьянин. Позвонил - выезжаю с работы, накрывай на стол. И не приехал. Его нашли через два дня в морге: непонятно, при каких обстоятельствах упал с шестого этажа жилого дома, в котором непонятно как оказался. Молодая женщина долго выходила из потрясения. Маленький сын на руках, отчаяние в сердце. В беде и обрела она Господа, стала ходить в церковь, исповедоваться. Нашла работу по душе: редактировала тексты в одном православном издательстве. Новая, неизведанная доселе радость богообщения, духовные праздники, так украшающие жизнь. Марина оживала на глазах, сын подрастал, рана от потери близкого человека затягивалась. И вот уже почти взрослый сын, уже пробиваются усики, шлифуется характер:

А мне до лампочки твоя молитва, ты мне кроссовки купи!

Бранятся. Нет в доме мира, есть вражда. Нет в сердце мира, есть беспокойство. Но ведь Марина в своих паломнических поездках, которые для неё так желанны, без устали молится за своего единственного сына. Так почему же молитва её не достигает желанной цели и путь к Господу Кирилла всё так же далёк, сердце закрыто, ум агрессивен? А вот и ещё одна забота подоспела: Кирилл стал покуривать, выпивать, тусовки с ребятами затягивались до полуночи. Он приходил домой нарочито независимый, даже наглый, на насмешки не скупился:

Всё молишься? А мне бы картошечки жареной. Или в твои планы кормить единственного сына не входит?

Мать закрывала дверь в свою комнату, продолжая молиться.

Я хорошо знаю подробности их жизни вовсе не потому, что интересуюсь ими. Но мы соседи. И вдобавок соседи дружащие. А между соседями совсем мало тайного. Жизнь на виду, и хотел бы утаить что-то, да разве получится? Тем более что Марина и Кирилл по очереди заходили ко мне облегчить душу. Марина частенько, Кирилл — один раз. Навеселе. Взвинчен и несчастен. Нахален и беспомощен.