Где ж это видано?! - [9]

Чтобы как-то сплотить присутствующих, а заодно отметить событие подобающим образом, бабушка предложила достать из закромов одну из тех бутылок, которые нам посылал дядюшка, игравший на дудке в кайенском духовом оркестре, — он хоть и был солдатом иностранного легиона, но всего лишь трубачом. Каждый год музыкант посылал нам из своих запасов бутылки, бутылки издалека — преодолев десять тысяч километров, они всех восхищали. Всякий раз когда бабуля доставала свой белый ром, она позволяла себе немного погордиться и произносила торжественную речь о героизме нашего дядюшки, который добровольно пошел служить в элитное подразделение и чью коротко стриженную голову мы каждый год пытались опознать по телевизору, разглядывая всех подряд крепких парней, участвующих в параде 14 июля, несмотря на то что торжественность случая требовала, чтобы они были похожи друг на друга как две капли воды.

Итак, бабуля предложила жандарму выпить за родину, зная заранее, чем его пронять, и что высокое единение душ на почве национальной идеи позволит нам рассчитывать на снисходительное отношение.

Уткнувшись в календарь, водя указательным пальцем по числам, наш новый друг, хотя и был приличного звания, никак не мог разобраться в этой истории с датами, ибо на первый взгляд казалось, лучше дождаться открытия охотничьего сезона, чтобы заявить о несчастном случае. В какой-то момент он даже поинтересовался, где у нас морозилка, что свидетельствовало о том, что в его мозгу стали появляться гипотезы, к которым ром имел самое непосредственное отношение. Но напрасно бабушка твердила, что можно обойтись без всей этой бумажной волокиты, без всех этих формальностей, — полицейский считал своим долгом сообщить властям о том, что дядя решил нас покинуть, иначе ведь с него будут по-прежнему требовать налоги. Угрожая испортить нам и вторую половину дня, он даже начал было говорить, что надо бы проехать в участок и записать, как положено, показания.

Бабуле пришлось придумать определенное количество тостов и более или менее искусных отговорок, чтобы капрал снова заговорил как штатский, снял свой китель и расслабился настолько, что позволил нам играть со своей фуражкой. И вот после пяти рюмок он сделал широкий жест, взял ручку и внес поперек листа бесценную поправку, окончательно и бесповоротно запротоколировав самоубийство.

Теперь, когда мы благополучно уладили проблемы с законом, следовало позаботиться о тете, подобрать правильные слова, чтобы она поняла, что такие неприятности в сельской местности случаются на каждом шагу и это лишний раз доказывает, что воздействие свежего воздуха, каким бы ни было полезным, имеет и негативные стороны.

Вечером, садясь за стол, мы с содроганием поняли, что один прибор лишний. Капельку взгрустнув, тетушка воскресила в памяти то, что было, по ее мнению, последней волей ее супруга, согласно которой Историка следовало уменьшить до размеров урны, тем более что так будет удобнее его перевозить.

После долгого молчания — тихий ангел все это время так и кружил над нашими головами — вдруг раздался мамин голос, разом вернувший нас к действительности, голос мамы, которая наконец-то вылечилась от мигрени: «Слушайте, а как же ландыши? Мы совсем забыли нарвать ландышей!»

* * *

По утрам, особенно после дождя, когда через распахнутые окна доносится запах земли, в чисто вымытом небе ярко сверкает солнце, из радиоприемника льются звуки, которым хочется подпевать, — например, мелодии из рекламных заставок, — казалось, что у нас есть все, что нужно для счастья. Отсюда были видны Пиренеи, находящиеся в трехстах километрах от нас. До самых гор тянулась голубоватая, как в географическом атласе, гладкая, как море в мертвый штиль, равнина, ограниченная стеной вечных снегов, купающихся в чистом кислороде.

По вечерам, после ужина, тоже бывало чудесно — мы играли во дворе. Развлечения мы выбирали в зависимости от того, что видели по телевизору: после матча Франция — Англия забивали друг другу голы, разыгрывали самодельными ракетками «Ролан-Гаррос» и на настоящих велосипедах устраивали себе «Тур де Франс». Но хотя мы неизменно побеждали во всех этих состязаниях, раз за разом громили англичан и первыми добирались до финиша, нас почему-то никогда не показывали по телевизору. Хотя все у нас было как надо: мы присваивали себе имена звезд, копировали каждое их движение, перенимали все их причуды, не хватало только болельщиков. Вот их-то у нас никогда и не было. Мы показывали отменные результаты, принимали любой вызов, ставки были высоки, но все напрасно, публика не шла.

Ну а поскольку выигрывать, когда никто не видит, не доставляет радости, за публику у нас была живая изгородь, и вечерами порой она довольно громко шумела, и шелест листьев напоминал гул толпы… Впрочем, когда мы не играли, она шуршала не хуже.

Самое удивительное, что мы слышали голоса комментаторов, все эти их привычные штампы, точь-в-точь как по телевизору, хлесткие формулировки, от которых у нас вырастали крылья, крики восторга, которые нас вдохновляли и удесятеряли наши силы, пока с кухни не раздавался другой голос, приказывающий идти домой.