Где ты, счастье мое? - [131]

Качырий вспомнила свиноферму, где она пробыла до позднего вечера. её порадовала чистота в свинарниках, побеленные стены и перегородки. Во всем чувствуется хозяйская рука зоотехника Нины Георгиевны Харитоновой, жены председателя колхоза. Свинарки строго следят за чистотой кормушек, пола, регулярно проветривают помещение, выпускают животные на прогулку. А вот в красном уголке и, особенно, в жилой комнате дежурных свинарок — полное запустение. Тон всему за дает крошечный, насквозь прокуренный кабинет заведующего фермой, втиснутый между комнатой дежурных свинарок и красным уголком. «Сколько раз говорила свинаркам и самому заведующему, все без толку, — пожаловалась Нина Георгиевна. — Не хотят люди позаботиться о себе, свыклись. Хоть вы их пристыдите, может, рас послушают». Пристыдить легче всего, а вот как сдвинуть дело с мертвой точки? «Ладно и так, не больно мы барыни», — беспечно отмахнулась Орина, невестка Ондри Япыка, когда Качырий заговорила с ней на эту тему. Орину поддержали другие, дескать, много ли они бывают в красном уголке да и в дежурке тоже.

«Нет, не ладно, — уже засыпая, подумала Качырий. — Плохо я с ними говорила, раз не смогла убедить. По — другому надо».

Назавтра в легком тарантасе Бахманов подкатил к дому бабки Епремихи.

Они хотели выехать в Пюнчерйымал с утра, но Качырий вдруг передумала, ранехонько убежала на свиноферму и вернулась только к обеду, веселая, оживленная.

— Знаешь, чем я занималась? — лукаво спросила она мужа.

— Подсчетом свинопоголовья?

— Ни за что не угадаешь. Уборкой, Мыла полы…

— В свинарнике?

— В красном уголке. В свинарник только на минутку забежала, сказала девчатам: «Как освободитесь, зайдите в красный уголок». Они приходят, а я уже пол домываю. Ты бы видел, как они смутились! Столпились у порога, не знают, что сказать. Я им: «Погуляйте чуток, я вас позову». Тут Чачук, дочка Семона Кавырли, отобрала у меня тряпку. «Хватит, Качырий акай, не позорь нас, сама иди погуляй». Как взялись все, и в сенцах вымыли, и на крылечке. Теперь за свою комнату принялись, а меня прогнали — посыльный твой прибежал.

— Жалко, что я раньше его не послал. Воду, поди, таскала?

— Немного, Костя, всего… одно ведерко.

Пообедав, они выехали.

Качырий заметила, что Костя совершенно не умеет править лошадью: пригнувшись, обеими руками держит вожжи, как баранку автомашины, боится хоть чуточку ослабить их. Вороной жеребчик, застоявшийся в ко нюшне, с ходу перешел на крупную рысь и это, видимо, встревожило Костю.

За деревней Качырий сказала:

— Костя, а ведь дуга-то у нас кривая. Иди, подправь

Бахманов передал ей вожжи, спрыгнул с тарантаса, подергал дугу, недоуменно пожал плечами.

— Чудак, где ты видел прямую дугу? — расхохоталась Качырий. — Иди, садись, я пошутила.

Едва обескураженный Костя вскочил в тарантас, как Качырий взмахнула над крупом лошади концами вожжей, гикнула:

— И-ех, вороные!

— Сумасшедшая! — испугался Бахманов. — Смотри, опрокинемся.

— Держись, Костя!

— Что ты делаешь? Видишь, впереди овраг! Давай вожжи!

— Не тронь. Ш-ш-ш!

Качырий легонько натянула вожжи, лошадь послушно перешла на шаг. Миновав небольшой овражек, Качырий снова гикнула:

— А ну-ка, давай с ветерком!

— Катя, ты когда-нибудь состаришься, нет?

— Никогда! А зачем нам стареть, милый?

— Уж слишком ты озорная. Как девчонка. Хоть бы ради сына побереглась.

— Сын будет в отца. Джигит!

— Вот уж тогда перестанешь дурить.

— Как знать…

— Ладно, мама будущего джигита, дай сюда вожжи. А то совсем опозоришь…

— Эх, ты, одессит! На мотоцикле едешь, ветер в ушах свистит. А на лошади, словно молоко везешь, боишься расплескать.

— Ты права, боюсь. Ну да ладно, держись крепче за меня!

За шутками и смехом они не заметили, как шесть километров остались позади. Дорога пошла под уклон, и скоро они въехали в узенький проулок.

— Давай прямо к правлению.

— Зачем? Сапунова со Старовойтовым нет, сегодня после обеда бюро райкома. Харитонов тоже уехал в Масканур.

— Что же ты раньше не сказал, — огорчилась Качырий.

— Ничего, пока навестим твою знакомую доярку. Спроси-ка у этой бабуси. Тпру-у!

На вопрос Качырий, где живет Пакеева Фекла, старушка объяснила, что Фекла сейчас в лесу, куда перевели коров на лето, и домой приходит раз в неделю.

— Вот незадача-то, — огорчился и Бахманов.

— Поезжай прямо по этой улице. У меня тут есть еще одна знакомая, — сказала Качырий.

Но и тетушки Матры дома не оказалось.

— Гости у ворот, а у хозяев изба на замке, — пошутил Бахманов.

Качырий оглядела двор. Это был уже не тот, обдуваемый всеми ветрами двор, каким Качырий увидела его впервые, несколько лет назад. Изба та же, лишь нижние венцы бревен заменены да сбоку пристроена небольшая, светлая терраска. От ворот до самого хлева во всю длину забора тянется поленница колотых сосновых дров. Дрова хорошо просохли, стали розовыми, на поленьях выступили золотистые капельки смолы. В тени поленницы и под сараем копошатся куры — белые, с высокими пурпурными гребешками и ни одной пеструшки или чернушки, каких еще недавно можно было видеть во всех крестьянских дворах. Под большой плетенкой из ивовых прутьев-лубнёй, опрокинутой на травке, попискивают цыплята. Где-то в глубине хлева визжит поросенок.