Где ты, любовь моя? - [15]

Какие слова он нашел, чтобы донести это до меня? Как сумел выразить свои чувства через слишком правильный, немного забавный книжный английский? Я уже и не помню сейчас. Я помню только, что понимала его, восхищалась его простотой, его откровенностью, незлобивостью. Он был так далек от моих друзей-интеллектуалов, от моего либерально-прогрессивного отца, от моего окружения, от моего прошлого, от моего воспитания. Он был так далек от всего, что я знала, но в то же время так близок, так узнаваем, его было так легко принять, понять и полюбить.

Набережные. Эти странные quais, бегущие вдоль огромных массивов безобразных домов. Свет и деревья здесь разительно отличаются от монотонности всего остального города. Кэ де л'Ур, Кэ де Фландр, Кэ Балтик, Кэ де Нор… Ленивые баржи с бельгийскими и голландскими флагами, маленькие горшочки с плющом и геранью рядом со штурвалом, одежда сушится на веревках над кучами песка или гравия.

Ветер обдувает наши лица.

- Замерзла? - спросил он.

- Немножко.

- Гляди! - показал он пальцем и захохотал. На самом углу, напротив шлюза, примостилось маленькое кафе-отель с безумным названием «Кафе дю Миди»6. - Это в таком-то месте! На севере!

Мы зашли, щеки наши горели от ветра. Хозяин стоял за стойкой бара. Он окинул нас любопытным взглядом и указал на столик у окна, рядом с плитой. Это было самое что ни на есть обыкновенное маленькое кафе, каких в Париже тысячи, но с первой же минуты я ощутила его необычайно теплую, сердечную атмосферу. Из окон были видны шлюз, странные механизмы для спуска воды, зеленые аллеи, багряные листья.

- Когда-нибудь надо вернуться сюда и сделать наброски, - сказала я, обхватив руками стакан подогретого вина.

Милош встал и подошел к хозяину. Через минуту вернулся с блокнотом и тремя карандашами.

- Сейчас, - сказал он. - Не «когда-нибудь», а сейчас.

Для начала я попыталась нарисовать его, но у меня ничего не получилось, и я раздраженно вырвала листок и бросила его на пол. Потом пришел черед вида из окна, потом - хозяина, который подсел к нам и щедро подливал вина, «чтобы расслабить пальцы», как он выразился. Мы все трое беспрестанно смеялись.

Патрон прибыл сюда из Тулона. Во время войны его кафе разбомбили, вот он и перебрался в Париж. Жена его была родом из Парижа. Она воспользовалась обстоятельствами и перетащила мужа с солнечного юга в «эту бронхиальную ловушку», сказал он. Канал - это единственный порт, который смог предложить им Париж, поэтому он и купил это кафе, назвав его «Кафе дю Миди». Южный акцент месье Жана и его средиземноморская жестикуляция могли согреть любой разговор, как бы ни было холодно за окном.

Он взял разбросанные по столу наброски и церемонно развесил их над стойкой бара.

- Как знать, как знать, - повторял он, - если бы владельцы кафе были более дальновидными в отношении Ван Гога… Я рисковать не собираюсь. - Он склонил голову набок и посмотрел на свой портрет. - Кроме того, эта вещь мне льстит.

Он вернулся к нам за столик и подлил еще вина.

- Bon. Поскольку я стал покровителем искусств и поскольку я давно уже так не веселился, позвольте пригласить вас на буйабесс. Приходите к восьми. Я покажу вам, что такое настоящий буйабесс, а не эта бурда, которой потчуют вас в Париже. Настоящий. Заодно и с женой моей познакомитесь.

- Думаешь, он серьезно? - спросил Милош, когда мы вышли на улицу. Мы оба поверить не могли, что такое вообще бывает.

- Конечно, серьезно, такой человек не стал бы разбрасываться словами. - Со мной люди всегда обходились тепло и доброжелательно, поэтому я быстрее пришла в себя.

Милош по- прежнему сомневался:

- Ты знаешь, я в Париже уже два года, но каждый раз мне не верится, когда меня приглашают в гости, домой. И в тот день с тобой… я тоже просто не поверил. - Он щелкнул пальцами. - Ты такая удивительная. - Он улыбнулся. - У меня такое чувство, что со мной чудо произошло.

- Так и есть, - засмеялась я.

Мы бродили вдоль каналов, наблюдая за тем, как день постепенно перетекает в сумерки. Особенно нас привлек канал де Люрк, где мы провели несколько часов, болтали о том о сем, смеялись, время от времени бегали друг за другом, пытаясь согреться, иногда присаживались на зеленый бережок и махали проплывающим мимо капитанам барж, их детям, которые скакали по кучам, словно козлики, или прыгали через скакалку, и они тоже улыбались нам и махали в ответ.

В задней части кафе стоял накрытый белоснежной скатертью длинный стол, в центре расположилась ваза с цветами. Мадам Николь, жена хозяина, оказалась маленькой скромной женщиной лет пятидесяти. Она радушно приветствовала нас, потому что мы понравились Жану.

Милош никогда раньше не пробовал буйабесс. Я заметила, какими глазами Жан поглядел на его истощенную широкоплечую фигуру, когда он снял плащ.

- Итак, здесь у нас русский, - констатировал он. - А вы - американка. Весьма необычная смесь. Да и времена сейчас тоже необычные настали, что и говорить. Чего только в Париже не повидаешь, да, ma petite Николь? Но и в Тулоне было полно всяких странностей. Помнишь ту английскую миледи, которая выскочила замуж за моряка с Мартиники? Леди Как-ее-там и огромный черный парень. Потом он сидел на ее яхте и отдавал приказы матросам. Перед войной это было. Да, старый добрый Тулон. А теперь там этих ужасных новостроек везде понатыкали. Э-эх!