Где ты, любовь моя? - [12]

- Школа кинематографии. - Я даже представить себе не могла, что кто-то может не знать о существовании IDHEC.

- Хочет стать актером? - Милош бросил взгляд в сторону Филиппа.

- Нет, - рассмеялась я, - режиссером. Если бы он хотел стать актером, то поступил бы в консерваторию. Как Клод.

- Клод в консерватории учится? О! А остальные?

- Остальных я почти не знаю.

- А Прецель, как вы ее называете?

- Наверное, на уличную женщину…

- Уличную женщину? Это ведь не улицы подметать?

Я чуть со смеху не лопнула, когда увидела, с каким серьезным выражением лица он это говорит.

- Не смейся надо мной, а то я себя дураком чувствую.

- Не буду. Извини, но уличная…

- Ага, понимаю. Теперь я понял, что такое уличная женщина. Они не подметают. - И мы оба расхохотались.

Потом между нами повисло неловкое молчание. Я заглянула в его прекрасные глаза и поняла, что он чувствует себя не в своей тарелке. Русский семинарист, изучающий теологию.

- Милош…

Он тоже смотрел на меня.

- Ты можешь прийти ко мне завтра на обед?

- О…

- Пожалуйста. Мне бы этого очень хотелось.

- Ну, я…

- Рю де Драгон, дом тридцать, четвертый этаж направо, у мадам Ферсон.

- Мерси, - улыбнулся он. И на меня снова снизошел сияющий свет.

Клод позвал меня из машины. Мы стояли на тротуаре у Сент-Эсташ, и я пожелала Милошу спокойной ночи, чувствуя, как краска заливает щеки, и надеясь, что он не заметит этого, когда мы пожимали друг другу руки, словно двое серьезных детей.

Глава 6

На следующий день я купила самую большую отбивную, которую только смогла найти, огромный батон, внушительный кусок паштета, дневную порцию молока - мне пока еще не исполнилось двадцать один, и я могла позволить себе пинту молока в день - и гигантский pain d'йpice, этот резиновый французский пряник, который был очень популярен в те дни. Приготовила рис, салат, в который покрошила два вареных яйца, и бутылку вина.

Мадам Ферсон была поражена моим энтузиазмом. За все это время я ни разу не показалась на кухне. Возбуждение не покидало меня. Я целую вечность валялась в ванной, с особой тщательностью выгладила белую блузку, вылила бутылку vin ordinaire в графин, как будто это было настоящее бургундское. Я руку могла дать на отсечение, что он не опоздает. В час у меня было все готово. Стол накрыт белой праздничной скатертью, которую мне выдала озадаченная хозяйка. Рис сварился, отбивная готова отправиться в гриль, салат нарублен, одним словом - все как надо.

Но он не пришел вовремя. К половине второго я начала думать, что мы не поняли друг друга. К двум уже знала, что он вообще не придет. К половине третьего заливалась слезами. Накрытый стол, рис, отбивная и салат молча взирали на мои мучения. Легкие шаги миссис Ферсон, которая крадучись прошмыгнула мимо моей комнаты, заставили меня почувствовать себя самой большой дурой в Париже.

Я рухнула на кровать, измяв тщательно отглаженную блузку, курила сигарету за сигаретой, отказываясь признать, что испытываю не только гнев, но и ужасное разочарование. В пять я вышла из дому, всячески избегая встречи с мадам Ферсон, и провела вечер с Клодом и Филиппом. Никто из них даже не вспомнил про Милоша.

Никаких новостей от него не было. Он так и не извинился, не позвонил и не написал. Исчез, и все. Мысли о нем постоянно преследовали меня, но не злые, а грустные. Какой же он красивый! Не красавчик, нет, а именно красивый - и этот внутренний свет, который отражается в глазах и улыбке… Почему он не пришел в ту субботу? Ну почему?

Следующая суббота выдалась на редкость замечательной: на дворе стоял чудесный осенний день, холодный, но яркий и чистый, и небо было синее-синее. Клод поднял меня в девять, вломившись ко мне в комнату. Мадам Ферсон бежала за ним следом, ругая его на чем свет стоит. Клод церемонно поклонился ей, поинтересовался, не желает ли она выпить, и подождал, пока она возмущенно фыркнет и удалится прочь. Обычная процедура, которая повторялась раз за разом и, похоже, нравилась обоим.

- Поехали в Пер-Лашез5, на могилу де Нерваля, - сказал Клод, наблюдая, как я выбираюсь из кровати. - Давай наряжайся в тогу и мокасины, в этот прекрасный денек отдадим дань памяти любезному Жерару, духовному отцу нашему.

За пять месяцев, проведенных в Париже, я уже шесть раз «отдавала дань памяти нашему любезному Жерару Нервалю».

- Может, лучше к Бодлеру сходим? Он ближе, - сонно заканючила я.

- В такой день к Принцу Ночи? Да ты что! Нет, только не к Бодлеру. «Дама с камелиями» еще куда ни шло, а по пути - одарить дорогого Оскара зеленой гвоздикой, а потом рассеять анемоны над спящим Нервалем…

- Да ты просто вурдалак какой-то! Почитай мне что-нибудь из «Сильвы», пока я одеваюсь. И не подглядывай.

- Даже в мыслях нет. Кроме того, девственницы интересны только в теоретическом плане. А на практике лучше оставлю-ка я тебя на съедение какому-нибудь цинику, а там поглядим.

- Вот поросенок. Кстати, почему ты так уверен, что я девственница?

- Моя маленькая сладенькая Карола, да от тебя за версту девственностью несет!

- Ха!

- И не надо так фыркать. Это и вправду очень трогательно.

Он рассмеялся и на несколько минут снова превратился в «англичанина», цитируя Уайльда, Честертона и попурри из Рональда Фирбанка, пока голос его не потонул в шуме льющейся из крана воды.