Где ты, бабье лето? - [19]

— И мадам здесь? — поинтересовалась Людмила.

Складочка легла меж прямых бровей Зиминой. Она тронула ее пальцем, словно отгоняя что-то.

— Да, он с женой, — сказала сдержанно.

— А кто это — Неведомский? — насторожился проектировщик.

— Очень ответственный товарищ из одного министерства — наши шефы. Да вот они вернулись!

Министерство это давно шефствовало над совхозом, присылало студентов, рабочих для весенних и осенних полевых работ, помогало возводить хозяйственные постройки, подбрасывало средства — словом, пускало в ход все возможности, а благодарное хозяйство согласилось выделить некоторое пространство под садовые участки, дабы министерские служащие могли поддержать свою личную экономику личными усилиями по выращиванию овощей и плодов, то есть не зариться на государственное обеспечение — сто шестьдесят дач должны были разместиться в укромье сапуновского лесного массива, неожиданно расступавшегося кустарником на болотцах и широкими полянами вдоль дороги, издавна связывающей Сапуново и Холсты с прежним районным центром Осташовым (все лесом да лесом — восемь километров!).

По дороге той над излучиной Рузы, над местом, которое в Холстах называли Быстрым, высился когда-то кирпичный дом господ Цветаевых. И сады, и аллеи давно позатянуло сорным лесным хламом, зарослями иван-чая, осинничком, а кое-где поднялось и щетинистое молодое сосновое воинство.

На поляны между могучей березовой рощей и стеной кондового хвойного леса пока гоняли скот — садовый кооператив только распределял участки.

Как-то само собою вышло, что Зимина не посвятила инженеров и агрономов из земельного института в предстоящее заселение лесного неудобья. Много было положено совместно с министерством сил, чтобы получить на него разрешение, и к проекту нового землепользования оно не имело отношения…

Очень ответственный товарищ из министерства ввалился гора горой, обтирая пунцовое лицо белоснежным платком, — кабинетик сразу уменьшился вполовину. Чернявенькая жена его, большеглазая, большеротая и худенькая, как девочка, в длинном кожаном пальто и кожаной широкополой шляпе была сильно возбуждена поездкой, громко и счастливо рассказывала, что среди берез на опушках созрели ягоды. «Они вернули меня в сказку!» Она демонстрировала букетик земляники, и маленькое и наивное «я» так и летало вокруг ее губ. Главный землеустроитель набычился и потеснил в уголок младшего, раскрывшего рот.

Когда все вышли из административного здания и уже поднялись на шоссе, подкатил со стороны города начальственный лимузин. Из него вылез высокий, немолодой, еще красивый человек в плаще с широким поясом, стянул берет и, косясь на собравшуюся компанию, слегка запинаясь, объяснил Зиминой, что приехал выяснить кое-какие вопросы по обслуживанию ферм механиками Сельхозтехники.

— Это мы с вами обсудим в понедельник, Константин Иванович, — быстро проговорила Зимина и отвела взгляд: — Я везу московских гостей отдохнуть.

— В Сытово?.. А как же я? — И он как-то стеснительно прыснул и выжидательно, неловко глядел на нее.

— Едемте! Ваша машина кстати будет, — вздохнула она и представила его остальным: — Товарищ из Сельхозтехники. Присматривает, как мы эту самую технику используем.

И тут инженер из земельного института спохватился, что срочно должен быть в Москве.

— Напрасно, напрасно, ничего непозволительного мы вам не предлагаем, — глядя на расстроенного младшего его товарища, усмехнулась Зимина, но уговаривать не стала.

Вызвала водителя, распорядилась отвезти проектировщиков к поезду и, коротко простившись, пошла и села в черный лимузин, действительно оказавшийся кстати! Все стояли на обочине обескураженные. Подоспевшая с провизией Галина Максимовна топталась возле вместительной коробки, поставленной наземь.

— Вы что оторопели — функционеров не видели? — крикнула Зимина и позвала Филатова: — Игорь Сергеевич! Давай с Людмилой в эту машину, а ты, Галина Максимовна, с Неведомскими. Поехали!

Нет, она не терпела подобных шуточек. И чтобы такое сыграли с нею? «Ну, удрал, ну, удрал! Трус узколобый, функционер несчастный!» — лепила мысленно она определения. Что он подумал о ней? А она-то хвост распушила! Для чего было уговаривать? Ах, какая добрая — сердечная широта! Во что бы то ни стало — удружить! И получила. Было стыдно и неприятно.

Все молчали. Константин Иванович вообще не любил разговаривать за рулем. «И этот приехал, — раздраженно думала Ольга Дмитриевна. — Нашел предлог, в субботу. Уж сидел бы со своей Лидочкой. Все пришло к естественному концу — должен понять. А мне нужны покой и свобода — все… Как хорошо, когда ни мысли о нем».

Бежали мимо зеленые посевы, она привычно косилась, невольно отмечая, соображая, насколько что поднялось.

— Все, ребята! — сказала вслух, будто попали на верный путь.

Ни Филатов, ни Людмила не спросили, что значит «все» — может быть, поняли как вздох облегчения. Константин Иванович, глядя вперед, правой рукой погладил рукав ее кожаной курточки и вдруг сказал: «А тебе очень хорошо в этой штуке».

Зимина впервые надела куртку, денежки за которую отсчитала в «собственные руки» Людмиле. Тогда ее хохоток неприятно отозвался в Зиминой, и сегодня утром еще звучал у нее в ушах, а сейчас она вдруг почувствовала удовольствие. Господи, ну что бы она надела — потертый плащик, потерявший цвет? Не влезешь ведь в зимнюю любимую куртку — права Светлана, права, всегда надо чувствовать себя хорошо одетой.