Полю это спокойствие раздражало, ей казалось, что Руфа просто презирает ее, потому и не отвечает на окрики.
— Ишь ты, замкнулась, рта не раскроет, не бросится, не побежит. Ну и девка! Валек, а не девка. Такую ничем не пробьешь: что кричи, что не кричи, она и ухом не ведет. Давай разноси по кормушкам! Да уток не передави, а то ходишь словно королева какая.
Ничего себе королева! Платок повязан по брови, из-под платья — лыжные штаны: мать велела надеть, у озера на заре холодно. На ногах — грубые материны ботинки, в которых она ходит в поле работать…
— Только короны не хватает, — усмехнулась Руфа и, набрав полную бадью корма, потащила к кормушкам.
Утки, толкая друг дружку белыми мягкими боками, тесно окружили ее. Она осторожно отстраняла их и, наполняя кормушку за кормушкой, все дальше и дальше уходила по загону. И чем дальше она уходила, тем становилось ей спокойнее. Здесь она уже не видела Полю, не слышала ее окриков.
Ведь и не злой человек Поля, а работать около нее не легко, устает он нее душа. И почему такие люди бывают на свете? И почему они сами не понимают, что отваживают от себя всех, а потом плачут и жалуются на одиночество?
Последняя кормушка ютилась почти у самой изгороди. Сразу за изгородью стоял неподвижный, еще не проснувшийся лес. Руфа загляделась на розовые стволы берез, на их нежную, сонную, полную солнечных бликов зелень, задумалась. Ночью все живое спит — люди, птицы, звери… И леса спят, и трава. Если только не тревожит их ветер или дождь, они тихо спят. И, может, видят сны…
Никто не знал о том, что Руфа пишет стихи. Только Женя знала. Как-то, еще в седьмом классе, Руфа прочла ей одно стихотворение — хоть и скрытная была Руфа, но не могла утерпеть, прочла. Эти стихи мучили ее, не давали делать уроки. И вот в первую же перемену Руфа отозвала Женю в уголок и сказала:
— Слушай!
Звезды падали на плечи,
Звезды висли на ресницах,
Мне блеснуло в этот вечер
Оперенье синей птицы…
Это было зимой, после каникул. Руфа тогда каждое утро пробиралась к школе по узкой тропке через сугробы, через заносы на полевых дорогах. Но она очень любила снег, любила смотреть, как вьются снежинки, играют в воздухе, и если очень крупные, то падают прямо на землю, на сугробы. В это время, когда падает снег, всегда придумываются разные сказки и стихи. Сказки Руфа рассказывала вечером младшим ребятам, сидя у печки. А стихи записывала, когда делала уроки.
Женя выслушала стихи, удивилась:
— Смотри-ка, даже складно! Только я не знаю — стоит ли на это тратить время? Все равно поэтом ты не будешь. А в общем, по-моему, хорошо. Только какие звезды падали тебе на плечи?
— Ну, это снег шел, — кратко ответила Руфа и отвернулась.
— Ой, Руфа, что делать, я что-то сегодня по географии плаваю. Вдруг да спросит…
И все. Женя забыла о ее стихах. Правда, как-то недавно вспомнила со смехом:
— А помнишь, Руфина, ты, бывало, стихи сочиняла! Смешные такие.
— Помню… — сказала Руфа.
И, наверное, Женя очень удивилась бы, если б узнала, что Руфа и теперь сочиняет стихи. Когда что-нибудь напишется, Руфа ходит будто именинница и потихоньку радуется. А люди думают — радость эта, что сквозит в ее глазах и в улыбке, просто от молодости, от здоровья, от хорошего характера.
Руфа жила в каком-то своем мире. Она видела многое, чего не видели окружающие ее люди: и как просыпаются цветы по утрам, и какими алыми бывают на закате лужи после дождя, и как грустят камыши в ненастные дни. Она слышала, как щебечут воробьи на крышах, и ей казалось, что она понимает их разговор. Это так просто — прислушайся и все поймешь: веселятся ли, бранятся ли, привечают ли друг друга… И мало ли что еще мерещилось и бредилось ей среди лесов и озер, окружавших ее с самого детства.
Но это — просто так, это — не главное. Главное — работа, живая деятельность текущего дня. И выполнение плана своей жизни.
А план жизни Руфа сложила такой. Осталась в совхозе, потому что настоящий комсомолец должен работать там, где труднее и где его работа нужнее. Кстати и отцу поможет вырастить и поставить на ноги младших ребят. А для себя — заниматься, готовиться в сельскохозяйственный институт. Пока на заочное. Иногда мелькало сомнение — а смогу ли, успею ли, выдержу ли? Но она тотчас же отгоняла эти сомнения — даже вопросов таких не должно для нее существовать.
…Утки затихли. Обступив кормушки, они жадно хватали корм своими плоскими клювами. Весь берег был белый от птицы. С чем можно сравнить это? С белым снегом, выпавшим на летний берег? Но так уже давно все говорят. Белое облако упало и лежит на берегу? Нет, не похоже, утки шевелятся, едят, переходят с места на место, отрываются по одной от кормушек и идут к воде… Вот уже их все меньше у кормушек и все больше на воде. С чем сравнить их мягкие теплые перья? Это белые лодочки плавают в голубизне…
Не успела Руфа задуматься, а Поля уже кричала ей что-то и, как видно, бранилась.
Работы на птичнике было много: утки все время хотели есть.
— А ты на них не пеняй, — сказала Поля, заметив, что Руфа после третьего кормления немного утомилась, — чем больше едят, тем скорее растут. Ни одно животное не растет так быстро, как утка… Почему? А потому, что она жрать солощая. Поплавает, прополоскается, и уже опять ей есть давай.
