Где-то на Северном Донце - [36]

Так проходит час за часом, но никто не уходит. Видимо, уже давно в деревне не работали вот так, сообща, так как, несмотря на усталость и обилие домашних дел, не только не слышно жалоб, а как раз наоборот, то и дело звучат смех, веселью подначки над неудачниками. Селивестров поглядывает на своих добровольных помощников, и в душе у него крепнет убеждение — с этими работящими людьми он найдет то, что ищет.

И находка приходит. Как всегда в таких случаях, неожиданно. Ваня Зубов, прощупывая землю возле плетня, где до него уже копались многие, вдруг чувствует — в который раз! — под острием лопаты что-то твердое. Раскапывает. Извлекает на поверхность большой тяжелый камень с острыми углами, испещренный ноздреватыми кавернами. Не веря себе, обтирает камень рукавом гимнастерки. Потом подает находку майору. Селивестров восхищенно крякает, знаком просит молоток. Все это молча, без броской жестикуляции.

Удар молотка. Еще удар. Пористый, изъеденный водой и временем камень разваливается пополам, обнажив свое светло-серое нутро. Селивестров бережно проводит пальцами по кристаллическому излому, подмигивает Ване.

— Что? — шепчет тот. — Что это? Известняк?

— Известняк, Ваня, — улыбается Селивестров. — Это батюшка Урал протянул нам руку… Ответвление уральской известняковой полосы.

— Значит… — Ваня простодушно приоткрывает рот.

— Товарищи! — зычно произносит майор, поднимая над головой обе половинки камня. — Кончайте. То, что надо, нашли!

— Дык што енто, мил человек? — удивляется дед Лука. — Руда какая? Для войны с супостатом?

— Для войны, товарищи, хоть и не руда. Это еще важнее в данных условиях. Это вода. Отличная качественная вода, которая тоже ой как нужна для победы!

Время ожидания

Бурлацкий занимается в областном управлении, где ему предоставили небольшой кабинет. Веселый апрельский день кончается, основательно припекавшее солнце скатилось на край чистого, умытого неба и сквозь зарешеченное окно иронически смотрит на кипу бумаг, лежащую перед старшим лейтенантом. Иронически — потому что сам Бурлацкий глядит на эту кипу с усталым раздражением. Ничего дельного в ней нет.

Казалось бы, главные нити находились в руках, оставалось лишь получить неопровержимые улики и требовать санкции на арест Коротеева, но все ответы на запросы, сделанные Бурлацким, начисто реабилитируют сменного мастера. Как родился в Зауральской области, так ни разу за всю жизнь не выезжал за ее пределы. Окончил семь классов сельской школы, а потом работал. Все время на рабочих должностях. К чему ему умерщвлять Студеницу?

Правда, отец — мелкий шабашник, халтурщик, да и о самом Коротееве в характеристиках лестного мало: индивидуалист, политически инертен, в коллективе держится особняком, а начальник зауральской партии прямо характеризует его трусом, личностью с собственнической психологией. Но что из того? При чем здесь Студеница и исчезнувшие геологические документы? Зато в тех же характеристиках о том же Коротееве единодушно говорится, что работящ, исполнителен, дисциплинирован, что дело знает, по своей квалификации может занимать должность старшего мастера и даже прораба, но… И опять оговорка — не пользуется авторитетом у буровиков. Довольно пестрая личность. И в то же время совершенно ординарная.

— Бррр… — произносит вслух Бурлацкий и встряхивает головой. — Не человек — шарада!

А решение принимать надо. Вообще-то оно уже есть — у Бурлацкого давно созрело убеждение, что спешить не надо, что — хочешь не хочешь — придется ждать, но он заставляет себя искать иной выход. Но иного выхода нет, и старший лейтенант зол на себя, на бесполезные бумаги, стопкой высящиеся перед ним, на щуплого, неприметного Коротеева…

Человек как человек. На жаргоне деревенских баб — мужичонка. Не велик росточком, не мастит фигурой, не вышел и лицом. Лицо… Бурлацкий видит перед собой Коротеева в мешковатой, вздувшейся на спине и животе гимнастерке, в широченных галифе, в кирзовых сапогах, грубые раструбы которых бьют по тонким ногам. А лица не видит. Ни белое, ни загорелое, нос и не картошкой, и не скажешь, чтобы утиный или прямой, волосы какого-то неопределенного цвета, что-то вроде грязной пеньки, а глаза… Бывают такие глаза, цвет которых даже опытный физиономист не определит, если к тому же владелец их прямо никогда не смотрит, а все поглядывает как-то вскользь, куда-то мимо. Ни серые с рыжинкой, ни рыжие с буринкой… Все в коротеевском лице расплывчато, аморфно. Не велик человечишко, а попробуй раскусить! Тут загадка посложней, чем у Селивестрова…

Нет, майору не легче. Перед ним, перед Бурлацким, хоть и расплывчатый, но конкретный объект исследования, а перед Селивестровым куча проблем — и все в тумане. Сейчас майор должен быть у Батышева — принимают окончательное решение.

Бурлацкий выбирается из-за стола, начинает расхаживать по кабинету.

Странные вещи случаются в жизни. Взять хотя бы взаимоотношения директора и бывшего комбата. Оба мастаки в своем деле, оба, как говорится, от пяток до макушки бескорыстные работяги, а на же тебе, встретятся — глядеть друг на друга иначе, как исподлобья, не могут.

Ну, принял Батышев майора за тыловую крысу… Бывает. Но Купревич русским языком объяснил ему, кто таков в самом деле Селивестров. И что? Удивился директор, почесал седой затылок, а отношения своего не изменил. Выходит, привык в принятых решениях быть упорным, сложившееся мнение в самом себе быстро ломать не умеет. Хорошо это или плохо?