Где собака зарыта - [16]
Вот так и стали мы идеальными друг для друга духовниками, заступниками, чутко улавливающими каждый фантом духа, все молекулы, испускаемые нашими разделенными в пространстве цветениями; я вспотел как последняя свинья, как собака бы вспотела, мой лоб жирным пятном отпечатался на стекле, я потею, наверное, каким-то жиром, и утереться-то, парень, нечем, конец времен, а мы стоим здесь и стоим; ситуация постепенно становилась все более и более нереальной, пока в конце концов мы не преисполнились отчаянной готовностью вернуть ее на почву опыта, материализовать ее, встретиться.
5. Вот так, после приличной дозы размышлений, принятой в разогретых внутренностях разных транспортных средств, я вдруг наконец оказался перед нужными дверями на нужном этаже нужного дома и т. д. (не хватало лишь таблички с фамилией), и только теперь мне подумалось, как все это там, дальше, за этими дверями, может оказаться трудным. Чуть запыхавшийся, ошарашенный неожиданной важностью момента, простоял я так какое-то время, всматриваясь в кнопку звонка. В конце концов, видимо из уважения к пережитым неудобствам, я решился ее нажать, ну а если не зазвонит, испугался я, со мною всякое бывало. Я попытался представить Баату, как она мне открывает, но в голову лезли все какие-то лесные поляны, поваленные деревья и прочие подобные реквизиты, совершенно не гармонировавшие с окружавшей меня сценографией. А без них Баата ни в какую не хотела появляться перед моими очами. И не появилась-таки, потому что открыла мне какая-то абсолютно незнакомая женщина, в связи с чем первая моя мысль, что попал не по адресу, что та цепочка следов, которые привели меня сюда, это какая-то бессмысленная космическая хохма и что из этого надо как можно скорее выбираться; однако вслед за этой пришла и другая, более взвешенная мысль: женщина эта, возможно, мама Бааты, а вся эта неразбериха из-за того, что Баата никогда словечком даже не упомянула ни о какой семье, но разве это повод надеяться, что я здесь застану ее, мою корреспондентку, одну и больше никого и ничего, ни мебели, ни занавесок, ни кастрюль, ни, тем более, родителей.
Меня пригласили на кухню, предложили стакан чаю (Баата как раз ушла в магазин купить что-нибудь к чаю), на кухне царил назойливый запах жирного.
— Чем вы сейчас занимаетесь? — спросила меня эта женщина, толстая, пятидесятилетняя, так спросила, как будто прекрасно меня знала и лишь хотела удостовериться в своем знании.
— Ну, учусь, — ответил я.
— А что конкретно изучаете, позвольте поинтересоваться?
— Литературу, польскую филологию.
— Литература! То же, что и Беатка, скажите на милость, вы, наверное, воздухом собираетесь питаться. А что вы собираетесь делать, когда закончите учебу?
— Пока не знаю, — я почувствовал себя, как бы это сказать, не совсем, — может, еще куда-нибудь пойду учиться, вот подумываю о киноведении.
— Ну хорошо, а когда вы всю эту свою учебу закончите, что вы тогда делать будете, с чего жить собираетесь?
— Понятия не имею, понимаете, это вроде как человека за завтраком спросить, что будет он есть завтра на ужин.
— А действительно, мы тут все ля-ля да ля-ля, а вы, наверное, еще не обедали? Смешно получилось. Разогреть котлетки?
— Нет, нет, спасибо, я в городе перекусил, как шел сюда с вокзала.
— И что же вы ели?
— Даже не помню, да купил там что-то.
— У вас, смотрю я, какое-то легкое отношение к жизни, пора задумываться, что будет потом. Ну а как дети пойдут? Это вам не шутки.
— Тем более что я вообще не собираюсь заводить детей.
— Это все разговоры, здесь вот (что-то зазвонило) у моей соседки парень тоже на ксендза хотел пойти учиться… Пойду открою. — На момент я остался на кухне один, но с надеждой, что пришла Баата и я буду свободен от дальнейшего выслушивания. К сожалению, в кухню вошла другая женщина, поменьше ростом, с дырявой сумкой, полной не пойми чего.
— Пан приехал к Беатке, — представили меня.
— А вы издалека, позвольте спросить? Там у вас тоже так сухо?
— Сухо? — задумался я на мгновение, зачем ей это. — Сухо.
— У нас вторую, почитай, неделю как без дождя. Ни капли. Я вам честно скажу, хоть и люблю я поливать и с радостью всегда делаю это, а так уж опротивело. Черешня, вот гляньте, какая хорошая, — она раскрыла сумку, а у нее там огурцы, помидоры, зелень какая-то, ну и черешня, — так представьте, птицы какие-то повадились, клюют.
— Скворцы? — подсказала мама Бааты.
— Не скворцы! Из лесу какие-то прилетают, седые такие.
— Тогда, может, дрозды, — предложил я.
— Тоже нет. У дрозда возле меня на тополе гнездо, я знаю, какие они, дрозды. А эти больше скворца, седые такие.
— Седые птицы из леса… — задумался я, — а вообще-то бывают такие?
— Я вот только что пану рассказывала, — мама Бааты решила взять разговор в свои руки, — об этом Миреке от этой, ну знаешь?
— А, знаю: вот какие люди бывают подлые, чтобы о ксендзе такие вещи рассказывать.
— Да какой он ксендз, если на мотоцикле ездит.
— Снова семинаристу кости перемываете? — смотрю, а это Баата незаметно вошла (наверное, у нее был свой ключ), а потом на кухню заглянул знакомый мне по письмам Фитцджеральд, ее спаниель, толстый и с одышкой.
