Где рождаются циклоны - [45]

— Я ничего не приму от вас, — сказал я ему. — вы приняли меня за беглого из Кайенны и я вам этого не прощу. У меня нет ни гроша; но, если бы я захотел, я весьма скоро мог бы нажить через ваше посредство порядочное состояние.

— Каким образом! — вскричал тот. — Хотел бы я знать, каким способом вы достигли бы этого.

— Очень просто. Вы знаете, что ваше правительство усиленно разыскивает купцов, которые ведут контрабандную торговлю с Тринидадом. Мне же известно, что вы тогда-то и тогда-то получили незаконным образом товары от торгового дома делла С… Я тем более хорошо это знаю, так как никто другой, как я отправлял вам эти товары и у меня в руках имеются все дубликаты сопроводительных документов.

Купец опустился в кресло, бледный как полотно, так как перспектива иметь дело с судебными органами по экспортным делам вовсе ему не улыбалась. Я оставил его под этим впечатлением и поспешил покинуть город.

— После этого я и был надсмотрщиком на россыпях в Каллао. Оттуда я вернулся на побережье и тут-то со мной приключилась история с ромом, о которой я уже вам рассказывал. Я оставался в тюрьме четыре долгих месяца, затем, как не имевший права там проживать, вынужден был направиться в Порто-Рико. Там я узнал, что я подпал под амнистию, объявленную французским правительством для непокорившихся. По рекомендации консула я получил несколько уроков французского языка; затем женился и основал тогда «французский лицей», который вскоре стал процветать.

Но вот вспыхнула война. Я тотчас же вернулся, на родину, хотя мне было уже пятьдесят лет. Четыре года пробыл я на войне и даже получил орден, который, впрочем, не ношу. Это ни к чему. Моя жена осталась там. Но она не могла перенести этого потрясения. Помощи ни откуда не было. Мебель, школьные книги, все пришлось продать. Когда я вернулся, то увидел, как на улице дети играли с остатками моего физического кабинета. А какой это был прекрасный кабинет, monsieur! Мне было пятьдесят четыре года и приходилось все начинать сызнова. Более тридцати лет бедности, неустанных трудов и приключений, к чему это послужило? Чтобы оказаться, как и вначале, более бедным, чем Иов. И что же! вы видите, я снова пустился в приключения. Люди из наших мест не так-то легко падают духом. И оказалось, что все вышло к лучшему. Дела мои идут недурно. Еще два или три небольших путешествия, как вот это, и у monsieur и madame будет Домик, на солнышке, в Пиренеях. Нельзя сказать, чтобы я скоро добился этого, но зато тогда я уже основательно позабуду эти мерзкие страны, где, положительно мясо слишком твердое, а торговля слишком сложное дело.

Скрестив руки под оттороченным бархатом большим воротником своего мак-ферлана, дон Пепе улыбается. Красный отблеск заходящего солнца освещает его костлявое лицо. Корабль двигается вперед, но он твердо стоит на палубе. Глядя на море, он моргает своими маленькими глазами. Он улыбается будущему, улыбается этому зеленому и коварному морю, на котором еще долго будут колебаться его надежды на успех.

Заметки о буре

Внезапно погода изменилась. Настоящая зима, порывы резкого ветра, неспокойное море. Мы обогнули Азорские острова.

Море серое, вся его безбрежная поверхность покрыта барашками. Волны ударяют сзади, немного наискосок и увеличивают скорость хода; эти длинные и могучие волны поднимают корабль и разбиваются о левый борт, обдавая его изумрудными брызгами.

Сквозь разорвавшиеся облака проглянуло солнце; на посветлевшем горизонте вырисовываются то поднимающиеся, то опускающиеся темные горы воды. Пенистые гребни волн отливают всеми цветами радуги. Летают чайки. Ветер уносит и переворачивает их.

Путешествие не могло окончиться без бури. Ветер переменился. Волны ударяют теперь навстречу, немного наискосок, замедляя ход корабля. Качка увеличивается. Кажется, будто море поднимается над горизонтом, вздувается и хочет разбить борта парохода. В буфете падают тарелки.

Я стою на палубе, ухватившись за перила. Палуба по временам принимает почти вертикальное положение. Волны набегают под корабль, приподнимают корму и винт вертится в воздухе. Тогда весь корпус корабля вздрагивает. Волны разбиваются о борта о глухим щумом. Они точно бешеные, точно дьяволы, с белыми пятнами, брызгающие пеной. Иногда они катятся громадной темной массой, похожей на скалы; поднимаются к небу, вздуваются, потом рассыпаются мелкими брызгами.

Иногда же следуют одна за другой, как украшенные перьями скачущие индейцы.

Ночью можно различить только бесформенный хаос, полный белых привидений.

Сегодня вечером по небу неслись громадные лиловые, с розовым оттенком, тучи. На горизонте было светло и точно полоса яркой меди ограничивала покрытую барашками массу воды. Потом, когда солнце скрылось, море внезапно сделалось совсем, черным; ветер засвистал в такелаже и яростнее стали вздыматься волны.

Нет никакой возможности спать. Все время сваливаешься с койки на пол. Слышен стук, треск, глухие удары. Грохот такой, точно всю ночь идет бомбардировка. Волны ударяют в иллюминатор. Машине беспрестанно приходится работать впустую и весь корабль содрогается как в истерике, в то время как винт вертится в воздухе. Он скрипит, он стонет, он страдает.