Где не было тыла - [49]

К пленному подошел Приваленков с бумажкой в руке.

— Эта сводка Совинформбюро найдена у тебя под постелью. — Канабиевский взглянул на листок и сразу узнал: радиосводку он переписывал у Володаренко. — Мы нашли и радиоприемник.

Валейко прищурил глаза и, втянув голову в костлявые плечи, поднялся из–за стола:

— Ты должен сказать, кто, кроме тебя, входит в состав подпольного комитета.

— Говори! — Приваленко размахнулся и с силой удач рил пленного по лицу.

Канабиевский слегка качнулся, но не сдвинулся с места.

— Говори! Или ты отсюда живым не выйдешь.

— Гады! — вырвалось у Канабиевского. Он отступил к стене, лицо побледнело. — А ну, подходите, мерзкие твари!

— Гарда! — неожиданно вскрикнул Жоржеску, вскочив со стула. В руке блеснул пистолет. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались два сантинела.

— Связать! — -приказал Жоржеску.

Все трое бросились к Канабиевскому, но тут же толстая туша Акимова с распростертыми руками, отлетела назад, тяжело ударившись о противоположную стену. Сантинелы, пытаясь свалить пленного, крепко вцепились в него руками. Приваленко, словно хищный зверь, повис у него на шее. Валейко выбрал момент и каблуком сапога ударил Канабиевского в живот.

Вырвавшийся из свалки Приваленков с остервенением принялся избивать поверженного на пол узника.

— Скажешь, скажешь, все скажешь! — шипел он, нанося удары.

Канабиевский, когда на него вылили ведро воды, очнулся. Перед ним на стуле сидел улыбающийся поп Евгений. Заметив открывшийся глаз избитого, он мягко произнес по–русски:

— Вас просило командование: живите мирно, бог видит муки войны. И я молюсь, чтобы вы скорее вернулись на родину…

Глаза Канабиевского снова закрылись, и он почувствовал, что проваливается в бездну.

— Еще воды! — приказал Жоржеску.

— Барак! — махнул Жоржеску Акимову, который с очумелыми глазами неподвижно стоял у стены. Сантинелы схватили бесчувственное тело пленного за руки и потащили из комнаты.

В ближайшем от канцелярии бараке было пусто. У стены стояла грубо сколоченная длинная скамья. На полу валялись палки, на подоконнике маячил закопченный портняжный утюг, с одной из перекладин свисали концы веревки.

От удара о пол Канабиевский пришел в себя и попытался поднять голову. Акимов, нагнувшись, хотел что–то сказать, но услышал зловещий голос:

— Ты опять здесь? Ах, сука белогвардейская! Стрелять или вешать будешь?

— А вот сейчас увидишь, красный бандит, — Акимов притворно рассмеялся. — А ну, давайте, — обратился он к сантинелам.

Охранники подхватили Канабиевского и подтолкнули к центру барака. Акимов накинул веревку на заведенные за спину руки, затянул петлю и рванул ее за другой конец. Канабиевский застонал от боли.

— Ну, вот теперь будем говорить. Коммунист?

— Да, коммунист!

— Говори, кто в подпольном комитете?

— Души, сволочь!

— Скажешь, кто организовал подкопы? Вешать не буду. Подумай хорошо, господин капитан. Колонел Попович дал такое указание.

Сантинелы стояли рядом, без поясов, сложив руки на животе, готовые в любую минуту выполнить приказ старшего.

Акимов снова потянул за конец веревки. Раздался хруст. Руки пленного неестественно вздернулись выше плеч. Палач продолжал подтягивать веревку, пока носки ног истязаемого не отделились от пола.

— Говори, кто организовал подкопы? — допрашивал Акимов.

Лицо Канабиевского покрылось потом, вырвалось хрипящее дыхание. Тело его подняли еще выше.

— Говори!

— Кончайте скорей, мерзавцы! — выдавил из себя капитан.

Акимов, видимо, не понял, что сказал пленный, опустил веревку, и Канабиевский свалился на пол. В барак вошел Жоржеску.

— Что, говорит? — —обратился он к Акимову.

Сантинелы вытянулись по команде «смирно». Акимов доложил. Жоржеску обошел пленного, ткнул носком сапога в голову.

— Продолжать! — приказал он.

Канабиевского освободили от веревок, перенесли на скамью, поставленную среди барака, облили водой. Очнувшись, узник забился в ознобе.

— Мы сейчас тебя нагреем, — промямлил Акимов, взял утюг и выскочил из барака.

Сантинелы старательно привязывали жертву к скамейке. Канабиевский, увидев, что сантинелы расправляют мокрую веревку, подумал: «Пороть будут, гады…» Большое тело напружинилось. В плечах жгло, боль переходила на грудь и спину. Лицо пылало, на лбу блестели капельки пота. «Неужели руки выкручены? Ну да, фашисты так и делают: сначала изуродуют, а потом, если человек остается жив, расстреливают».

Со скрипом распахнулась дверь, и в барак вбежал Акимов с дымящим утюгом.

— Будешь говорить? — не переводя дыхания, спросил он.

Канабиевский тяжело вздохнул, глаза его как–то особенно сверкнули, лицо и шея покрылись розовой краской:

— Акимов, за это ты получишь сполна…

— Начинай! — крикнул Акимов и передал утюг сантинелу.

Канабиевский почувствовал, как его тело пронзил электрический ток, в голове усилился шум, нестерпимая боль застлала сознание. Палач прикасался утюгом к подошве то одной, то другой ноги. Запахло паленым…

Среди семидесяти арестованных оказались все, кто хоть частично участвовал в подпольной работе. Здесь были лагерные активисты, начальники секций, взводные организаторы, лекторы и те, кто непосредственно осуществлял подкопы.