Где не было тыла - [39]
Клименко, держа у самого уха наушники, настраивал приемник. А мы, сгрудившись полукругом, с нетерпением следили за каждым его движением.
И вот он вздрогнул, затем еле слышно выдавил:
— Есть. Москва!
Я выхватил у него наушник. В нем что–то потрескивало, слышался далекий голос. Вот он стал яснее. «Говорит Москва». Знакомый голос Левитана.
В ту ночь мы долго сидели на верхних нарах. Наушники переходили из рук в руки. Я слышал возбужденное дыхание товарищей, их радостные восклицания.
В этот вечер мы поняли, Что оказались еще перед одной преградой. Для того чтобы записывать содержание важнейших передач из Москвы, был нужен свет. Но и тут изобретательная мысль Клименко и Ковальчука нашла выход. За бараком стоял керосиновый фонарь, освещавший проволочную изгородь. Луч от фонаря падал на потолок барака, как раз туда, где находилась постель Клименко. На это место потолка он прикрепил кусок зеркала под таким углом, что луч, отражаясь, падал на его подушку. Теперь можно было писать.
Когда на следующий день Клименко и его помощник докладывали подпольному комитету о досрочном выполнении задания, мы смотрели на их торжественно–радостные лица и понимали, что конструкторы и сами откровенно изумлены итогами своей работы.
ПОИСКИ СВЯЗИ
В наш барак часто заходил, особенно ночью, дежурный по лагерю румынский солдат Иванеску. Это был высокий, худой человек, с плохо заправленной за пояс гимнастеркой, постоянно небритый.
Под предлогом закурить, а во время холодов — погреться он обычно заходил в барак и с любопытством осматривал нары, на которых пленные укладывались спать. Взгляд его темных, глубоко запавших глаз в полумраке казался робким и застенчивым. Иногда сквозь сон я слышал разговор пленных с этим румынским солдатом. И тогда просыпался, сползал со второго яруса и присоединялся к собеседникам.
Иванеску плохо говорил по–русски, но понимал все, о чем ему рассказывали. Румынский солдат интересовался жизнью в Советском Союзе, расспрашивал о семьях военнопленных. Но больше всего его волновал вопрос: когда кончится война.
— У меня дома остались мать и дочка, — говорил сидевший на нижних нарах молодой пленный с острым, как у покойника, лицом, — жена погибла во время бомбежки в первые дни войны, когда я еще был дома…
— Плохо, — кивал головой Иванеску, — у меня тоже плохо, все плохо! Дома бояр мучил, здесь офицер мучил… Там горько, здесь горько. Война есть плохо: и вам, и нам…
Спустя несколько дней Иванеску зашел в барак с незнакомыми нам румынскими солдатами, потом к нам стали наведываться и другие сантинелы. Все они робко, но откровенно высказывали свои взгляды на войну, жаловались на тяжелую службу, на бесправие крестьян, проклинали бояр, зло отзывались о духовенстве. Такие беседы позволяли выяснить настроения солдат. А это было особенно важно сейчас, когда мы готовились к массовому побегу.
И все же с появлением каждого нового солдата в нашем бараке мы настораживались, прерывали разговор. Иванеску понимающе похлопывал кого–либо из пленных по плечу, ободряюще кивал головой:
— Это хороший солдат. Говори…
Солдат же устремлял взгляд на переборку барака, из–за которой неслась грустная, непонятная ему песня.
К песне прислушивался и Иванеску, покачивал одобрительно головой и обращался к своему напарнику:
— Музыка Советы бун, бун…
Впоследствии мы подобрали группу солдат, на которых можно было положиться, и стали проводить с ними беседы. Причем спрашивали у Иванеску, что больше всего интересует его товарищей, устанавливали дни новых встреч. Иванеску был примерным слушателем, никогда не опаздывал и всегда проявлял повышенный интерес к жизни в Советском Союзе. Его, как крестьянина, особенно интересовали колхозы.
Для бесед мы выделили специальных товарищей, которые неплохо владели румынским языком. А таких у нас нашлось несколько человек, преимущественно это были жители областей смежных с румынской Границей.
После каждой встречи лектор отчитывался перед «семеркой», часто сообщая интересные факты, выявленные в беседах с сантинелами.
Нередко во время разговора румыны бросали реплики:
— Бояр надо пух–пух…
— Земля надо крестьянам…
— Батюшку пух–пух…
— Антонеску зива, — сантинел, улыбаясь, изображал, как он будет вешать диктатора.
— Война надо гата!
— Русештэ офицер бун!
— Русештэ культура май маре…
К новичкам наши пропагандисты искали особый подход.
Румынские солдаты изумлялись, как это советские офицеры запросто общаются с рядовыми солдатами. Но убедившись, что красные командиры — это и есть крестьяне и рабочие, доверчиво открывали перед ними свою душу и, уходя из барака, жали руки пленных.
Развитие этих отношений, очевидно, натолкнуло румын на мысль, что пропаганда русских — дело опасное. Сантинелы стали предупреждать нас о том, что не всякому солдату следует доверяться, так как среди них имеются и сыновья кулаков.
Интерес к беседам охватывал все большее число румын. Сантинелы в свою очередь рассказывали об услышанном своим близким. Контакты с румынскими солдатами укреплялись.
Однако попытки через наших слушателей узнать что–нибудь о румынских коммунистах ни к чему не привели. Тогда эту задачу мы поставили перед красноармейцами, работавшими на хоздворе и по различным причинам бывавшими в городе. Необходимо было установить связь с коммунистами. А сделать это можно было только через надежного человека.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.
«Мы были ровесниками, мы были на «ты», мы встречались в Париже, Риме и Нью-Йорке, дважды я была его конфиденткою, он был шафером на моей свадьбе, я присутствовала в зале во время обоих над ним судилищ, переписывалась с ним, когда он был в Норенской, провожала его в Пулковском аэропорту. Но весь этот горделивый перечень ровно ничего не значит. Это простая цепь случайностей, и никакого, ни малейшего места в жизни Иосифа я не занимала».Здесь все правда, кроме последних фраз. Рада Аллой, имя которой редко возникает в литературе о Бродском, в шестидесятые годы принадлежала к кругу самых близких поэту людей.
Книга подготовлена по инициативе и при содействии Фонда ветеранов внешней разведки и состоит из интервью бывших сотрудников советской разведки, проживающих в Украине. Жизненный и профессиональный опыт этих, когда-то засекреченных людей, их рассказы о своей работе, о тех непростых, часто очень опасных ситуациях, в которых им приходилось бывать, добывая ценнейшую информацию для своей страны, интересны не только специалистам, но и широкому кругу читателей. Многие события и факты, приведенные в книге, публикуются впервые.Автор книги — украинский журналист Иван Бессмертный.
Во втором томе монографии «Гёте. Жизнь и творчество» известный западногерманский литературовед Карл Отто Конради прослеживает жизненный и творческий путь великого классика от событий Французской революции 1789–1794 гг. и до смерти писателя. Автор обстоятельно интерпретирует не только самые известные произведения Гёте, но и менее значительные, что позволяет ему глубже осветить художественную эволюцию крупнейшего немецкого поэта.
Книга М. Лапирова-Скобло об Эдисоне вышла в свет задолго до второй мировой войны. С тех пор она не переиздавалась. Ныне эта интересная, поучительная книга выходит в новом издании, переработанном под общей редакцией профессора Б.Г. Кузнецова.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".