Где не было тыла - [34]

Быстро катилось лето. И вдруг нас неожиданно погрузили в эшелон. Куда, почему? Мы ничего не знали.

Именно в это время до нас донеслась радостная весть: под Курском и Орлом Советская Армия разгромила большую вражескую группировку. Восторгу и радостям не было предела.

Заканчивались последние часы нашего пребывания в Тимишоаре. На всю жизнь мы запомнили эти дни, дни борьбы и надежд за колючей проволокой.

В книге «Советские люди в европейском Сопротивлении», выпущенной издательством «Наука» в 1970 году, есть такие строки:

«…В лагере советских военнопленных, находившемся в Румынии, близ г. Слобозия, восточнее Бухареста, в конце 1942 г. советские военнопленные А. Е. Рындин, В. М. Клименко, И. Д. Денисов, И. А. Пляко, В. М. Володаренко и другие создали сплоченную подпольную патриотическую группу. В декабре 1942 г. военнопленных перевели в г. Тимишоара, где работа группы еще более активизировалась. Подпольный актив вырос до нескольких десятков человек. Были созданы группы как в офицерских бараках, где находилось 2400 человек, так и солдатских, где было 17 тыс. человек. В январе 1943 г. на собрании подпольщиков офицерских бараков было решено оформить патриотическую организацию».

ЛАГЕРЬ НА БЕРЕГУ ДУНАЯ

Ночь кончилась. Теперь уже далеко позади остался город Тимишоара. В перестук колес вагона вдруг вмешался какой–то всеохватывающий, словно водопад, шум. Разговор проснувшихся соседей притих, вернее, он был поглощен этим ворвавшимся в вагон непонятным шумом.

— Дунай, товарищи! — раздался возглас.

Открыв глаза, я сразу увидел голубеющий мрак в вагоне, густую зелень деревьев за окнами, в просветах — блики утреннего солнца.

— Вставай, посмотри — Дунай, — расталкивал меня Шевченко.

С верхних нар мне хорошо была видна широкая даль бурлящей реки. Временами на той стороне, у подножия гор, мелькали то маленькие селения, то отдельные, похожие один на другой домики. «Пограничники», — подумал я. Еще в Тимишоаре при обсуждении маршрута следования после побега было установлено, что область Банат имеет на юге границу с Югославией Ло Дунаю.

Шевченко отошел от окна.

— Алексей, а ведь это пороги Железных Ворот. Здесь Дунай отделяет южные отроги Карпат от Балканской гряды.

Друг мой о чем–то задумался и затем продолжал:

— Вот бы махнуть на ту сторону, к югославам. Несомненно, в горах есть партизаны. Во всяком случае, можно было бы скрыться… Представь, на недоступной зершине или в ущелье, а может, в густых зарослях леса сейчас сидят у костра партизаны. Эх, вот нам бы туда…

Эшелон еще долго и медленно полз под покровами вековых кедров, дубов и нависших над дорогой скал. Лес расступился неожиданно, и вдали в дрожащем горячем воздухе заголубели мелкие изломы гор.

В середине дня мы проехали большие станции Турну–Северин, а затем Крайову. Достигнув равнины, поезд устремился на юг. Здесь распростерлись зеленые поля кукурузы, у небольших хуторков и полустанков попадались плантации виноградников. Чем ближе поезд подходил к южной границе Румынского королевства, тем заметнее становилась гряда Балканских гор, темной стеной идущих с запада на восток.

Город Калафат стоял на самой излучине Дуная, где река круто поворачивала в сторону моря. Здесь была небольшая пристань, к которой подходила узкая полоса железной дороги.

Пока военная администрация решала нашу дальнейшую судьбу, мы узнали, что в городе размещается штаб румынского артиллерийского полка и немецкий саперный батальон. К нашему вагону подошел портовый рабочий. Широко улыбаясь, он заговорил на чистом русском языке. Как выяснилось, это был русский солдат, попавший в 1914 году в плен и оставшийся здесь, в Румынии, навсегда.

— Слушай, земляк, — обратился к нему Шевченко — а что тебе известно о коменданте лагеря?

«Земляк» посмотрел на Шевченко, не торопясь закурил сигарету и заговорил:

— Комендант лагеря — шкура, если говорить по–солдатски. Подполковник, сын жандармского полковника, от фронта увиливает, жена — дочь крупного землевладельца–грека. Его считают службистом, самодуром. От него стонут подчиненные… Так–что учтите…

— А что это за город на той стороне Дуная? — спросили из другого вагона.

Соотечественник и на этот вопрос ответил охотно:

— Это болгарский город Зидин. Очень старый. Построен еще римскими завоевателями. Известен как революционный город Болгарии.

Бывший русский солдат любезно поклонился нам и ушел.

Утром нас построили в колонну и повели через город. На северной его стороне мы увидели такой же большой лагерь, как и в Тимишоаре. В ста метрах от лагеря за высоким обрывом берега шумел Дунай. Здесь он казался еще более многоводным и каким–то тяжелым, медлительным. Противоположный берег был так далек, что на нем едва просматривались человеческие фигуры. «Отсюда не убежишь, волны догонят», — подумал я.

— Девятнадцать бараков, — сказал Денисов, трогая меня за плечо, когда колонна влилась в обширный двор лагеря, — вот теперь и предполагай на сколько взводов будем распределены.

Пока мы с Денисовым осматривались, румынские солдаты принесли стол и скамейки. Около них суетились писари.

Вдруг рядом раздался выкрик:

— Аша, домнуле колонел!