Где место России в истории? - [13]

Читатель может сам решить, какую модель из этой палитры самодержавия выбрал, по его мнению, Путин. Мое дело было предложить палитру ХАМЕЛЕОНСКОГО самодержавия. И мой выбор на сегодняшний день: Александр III. Если я прав, конец самодержавия близок.

Выполнил ли я эти задачи судить читателю. И в принципе можно было бы поставить точку в этой Вводной главе. Можно было бы, когда б не один каверзный вопрос, который, я уверен, подготовили для меня защитники консенсуса. Выглядеть он, наверное, может так: а укладывается ли история Петра в предложенную мною формулу самодержавной государственности «диктатура-оттепель-прорыв»? Придется отвечать заранее.

СПОР О ПЕТРЕ (ОКОНЧАНИЕ)

Оттепель в Московии началась практически сразу после смерти в 1676 года ее последнего диктатора, царя Алексея. Да, Алексей был «мягким» самодержцем (в стиле Брежнева, как мы уже говорили). Но к критикам был он, как всякий диктатор, жесток и мстителенен. Свидельством тому судьбв Юрия Крижанича, о котором я обешал рассказать подробнее.

Крижанич был молодым хорватским священником, первоклассное по тем временам образование получил в Риме, но с юных лет мечтал о Москве: издалека она казалась ему надеждой славянства. Он добрался до Москвы в 1657, в самый разгар «московитской болезни», и легко себе представить, что он увидел. Какая уж там надежда славянства? Безнадежно больное общество, неспообное осознать, что оно больно. Общество, которое, как сформулировал впоследстии тот же Ключевский, «утратило средства к самоисправлению и даже самые побуждения к нему» (40). И разочарованный Крижанич начал немыслимое в Московии – критиковать. Открыто, публично. Кончилось тем, чем не могло не кончится. Царь Алексей упек его в Сибирь, да подальше, в Тобольск. И продержал его там 18 (!) лет. Так заплатил Крижанич за 18 месяцев в Москве.

Но он и в Тобольске не сидел сложа руки. Критиковал. Предлагал реформы. Написал девять книг. О чем только он не писал! Акад. В.И.Пичета в книге о Крижаниче в 1901 году, не переставал удивляться: «Это какой-то энциклопедист. Он и историк, и философ, богослов, и юрист, экономист и политик, теоретик государственного права и практический советник по вопросам внутренней и внешней политики» (41) И то, что рукописи его как-то добирались до Москвы и у них находились читатели, свидетельствует, что и в Московии, точно так же, как в брежневском СССР, горячие ручьи текли подо льдом официальной идеологии. Оттепель готовилась. Ждала лишь ухода диктатора.

Потому и рассказывал я о Крижаниче, что его немедленное освобождение после смерти царя и было первым сигналом оттепели. Получил он редкую по той поре привилегию, разрешение выехать за границу, в котором 18 лет отказывал ему царь. Но умер, едва доехав до Вены. Не мог этот человек Возрождения жить в тогдашней России, но не смог, видно, и без нее. Позже, в 1680-е, во времена относительной гласности, всемогущий, казалось, князь Василий Голицын, фаворит царевны Софьи, делился с иностранными дипломатами своими планами отменить крепостное право и, между прочим, опубликовать книги Крижанича.

Но не суждено было этому дальновидному интеллигентному человеку возглавить грядущий «прорыв». Для этого, как показал трагический опыт другого потенциального преобразователя-самозванца в Смутное время, требовалось тогда быть неоспоримо легитимным САМОДЕРЖЦЕМ. Жестокая ирония была в этом для идеологов Московии, наследников тех самых «иосифлян» (стяжателей), которые, собственно, и изобрели сакральное самодержавие в 1550-е. Этим ведь и соблазнили тогдашнего тщеславного царя, будущего Грозного. Но то были другие, ДОМОСКОВИТСКИЕ времена, когда возможна еще была в России война идей. Самодержавие казалось им тогда убийственным аргументом в их, стяжателей, пользу. И вот теперь это дитя их мысли их и убивало!

Слишком что-то надолго затянулась в Московии оттепель, скажут оппоненты? Да, надолго. Благодаря запутанным семейным обстоятельствам царя Алексея. У него было 13 детей от первой жены, из них лишь два сына, и оба слабоумные. Здоровенький младенец родился только за четыре года до смерти царя от второй жены. Назвали Петром. Вот и пришлось грядущему «прорыву» дожидаться пока вырастет младенец – и похоронит Московию.

Глава вторая. Испытание теорией

С этой главой вступаем мы на территорию спора историков между собою, граничащую с теорией и философией истории, на территорию, предназначенную в принципе для профессионалов и для очень продвинутых читателей. Но, как я уже говорил во вступительном Письме, не достигнет своей цели моя книга, если утратит к ней интерес никакой не продвинутый, а просто интеллигентный читатель. Смогу ли я убедить его, что не боги горшки обжигают? Такой вопрос стоит передо мной в этой книге. Я все еще не уверен достаточно ли подготовил я этого просто интеллигентного читателя своей Вводной главой к испытанию теорией. Начну поэтому с довольно простой истории.

Я много лет тосковал, что о моем герое, родоначальнике того, что я называю европейским столетием России (впредь, как мы договорились, эпохи ЕС) Иване III, хоть и именуется он в обиходе одним из трех Великих государей в российской истории, не написано и сотой доли того, что можно прочитать о его злосчастном внуке. Обидно было, что до 2000-го года была о нем лишь одна монография (британского историка Джона Феннела Ivan the Great of Moscow, London,1961), хотя о Грозном их, наверное, не меньше дюжины на многих языках. Скучным, серым, надо полагать, казался он историкам по сравнению с колоритным злодеем-внуком. Я и сам отдал дань этому наваждению: треть первого тома «России и Европы» посвятил Иваниане, т.е почти невероятным метаморфозам образа этого легендарного тирана в русской истории.