Газибо - [4]

Шрифт
Интервал

миль пардон за издевку, но нацепите да и прозреете,
не тушуйтесь, оно вам, наверное, до сих пор к лицу,
когда-то вы в нем навевали мне одного знакомца из области первых радостей,
ранних, неизгладимых встреч,
а может, это нисколько не любопытно,
да нет, отчего ж,
не лукавьте, мои треволнения вас совершенно не трогают,
вы, как и прежде, печетесь лишь о своих
47
но все-таки вообразите: зоолог,
светило отечественного живосечения,
вивисектор, как говорят, божьей милостью,
попечитель различных зверинцев, кунсткамер, приват-доцент,
стал славен открытыми опытами на бонобо,
проказники, право, баловники, но зато какие шармантные,
те же, по сути дела, мартышки, только куда солидней,
да, вобщем-то, он и сам импозант был антик муар на полное загляденье,
а остроум,
а танцор,
а как плавно он мелодировал на трианголо,
а на всяких других инструментах
48
а отчего вы молчите,
зачем не спрашиваете, как мы сошлись,
неужели действительно безынтересно,
а может, вы просто изображаете безразличье,
хотите, чтоб я еще больше забылась и мимовольно доверила вам все тайны,
не исключая самых нескромных, притвора вы этакий
49
мы познакомились как-то случайно, целуясь,
удачней выразиться, по случаю целования в храме,
после пасхальной всенощной,
поцеловались, смутились оба, и смех и грех, будто дети,
и почему-то сразу отправились в номера,
сразу, мигом,
в пролетке, правда, еще робели, миндальничали,
а едва домчались,
я даже и сообразить ничего не успела,
и верите ли:
прямо-таки до зари, до птах,
стали, значит, хорошие мы приятели,
задружили, заездили с ним возлюбленной парой по всяким салонам, в балет,
зачастили на спиритические сеансы, рысистые испытанья, собачьи выставки,
и повсюду его узнавали, хвалили,
везде ему аплодировали,
студиозусы восклицали: виват приват,
дамы строили куры, презентовали одеколоны, локоны, молнировали бийе-ду,
я, кстати, не нервничала нисколько,
еще чего,
много было бы им всем чести, мерзавкам,
да ведь и повода не имелось
50
а накануне троицы
некоторые приходят и говорят, что не больно-то он мне верен,
делит, дескать, восторги где-то на стороне,
а я им:
не говорите низостей, мы до первых птах неизменно вместе,
они же:
не говорим: до птах, говорим: от птах и до позднего фриштыха,
если не до острожной пищали, которая, сами знаете, что кукует
51
а я:
в номерах ли,
а мне:
что вы, милочка, разве с такими барышнями в номера дозволят,
они ж у него бонобки, как ни верти,
так что в вивариях, мисс, бедокурят, в вивариях,
говорят, а сами паясничают, обезьянят
52
а после, на лестнице уже,
оглянулись и, вроде бы, утешают:
не огорчайтесь, мол, слишком, спасибо, хоть не с гориллами у него эти опыты:
те жуть ведь какие лохматые, в колтунах все,
блох, верно, не оберешься,
небось, и не вычесать ни за что,
а бонобки как бы почище, поблагородней будут,
дворянки, можно сказать
53
и я ему написала:
прощайте и не ищите, как вы могли,
но когда его упекли в дом скорби и в городском листке обозвали приват-приматом,
то вся извелась, истомилась в молениях,
и как раз в те дни
налетели какие-то цепеллины,
затулумбасили бомбы,
выяснилось, что война,
стало много военных:
шагают, шутят,
и мне один офицер показался и сей же миг оказался моим зоологом:
мобилизация, знаете ли, указ, приказ,
обязывают, как видите, даже вполне убогих,
вам, может быть, невдомек,
но из нашего полоумного брата, умеющего некоторое до-ре-ми,
формируют свежие музыкальные батальоны,
что, впрочем, и справедливо: ведь старые чрезвычайно потрепаны
54
лично меня забрили по классу бубна,
бубнил рядовым в обозе, но быстро произвели, поздравьте:
стал гвардии фагот-а-пистон,
числюсь в штабе губных императорских гармонистов,
вот, видите, какие узорчатые позументы, разве не прелесть,
однако не обессудьте,
час более или менее пробил:
мы все убываем теперь на линию, в оркестровую яму траншеи,
в ансамбль, если вдуматься, похоронной песни и свистопляски
55
а опыты,
кто продолжит ценнейшие ваши опыты,
опытов больше не будет, бонобо эвакуировали восвояси,
там дивно, полуденно,
а меж тем у нас, в нашем с вами продроглом здесь
все настолько безбожно скулемано, блекло,
а до чего бесприютно,
а упования прямо призрачны,
а поскольку по всем категориям истинно одинок,
то почел бы за беспримерную милость быть вами хоть несколько ожидаем
56
и тут как задует, завьюжит,
ресницы мне снегом буквально склеило,
нам положительно следовало незамедлительно поспешить,
укрыться в достаточно теплом зданьи:
бежим,
забежали в какую-то церковь,
затеплили две свечи,
почитали из часослова,
нас наскоро повенчали,
и, убывая в расположенье согласно распоряженью,
сулил мне супруг мой, что ни за что не сгинет, не пропадет,
что вернется в должности тамбурмажора
57
а возвратили мне только его пенсне в специальном пакете со штампом хрупко,
да все равно ведь растрескалось:
растрясли в колесницах своих залетных, автомедонты треклятые,
так нацепите же, нацепите его, то есть ваше,
сделайте мне немножечко дежавю, уж уважьте,
я буду вам крайне признательна,
что,
все никак не отыщете,
не при вас,
обронили в дозоре,
не сочиняйте, к чему кривить,
чай, оставили впопыхах у какой-нибудь демимонденки
58
тогда подойдите ближе, вплотную,
тогда загляните мне прямо в них,
в эти некогда вам ненаглядные,

Еще от автора Саша Соколов
Школа для дураков

Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».


Палисандрия

«Палисандрия» (1985) – самый нашумевший из романов Саши Соколова. Действие «Лолиты наоборот» – как прозвали «Палисандрию» после выхода – разворачивается на фоне фантастически переосмысленной советской действительности.


Между собакой и волком

«Между собакой и волком» (1980), второй роман Саши Соколова (р. 1943) – произведение в высшей степени оригинальное. Считая, что русский литературный язык «истерся» от постоянного употребления и потерял всякую выразительность, писатель пытается уйти от привычных языковых норм. Результатом этого стал совершенно уникальный стиль, в создании которого приняли равноправное участие и грубое просторечие, и диалекты, и произведения русской и мировой классики, и возвышенный стиль Священного Писания, и слова, изобретенные самим автором.


Тревожная куколка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассуждение

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Эссе, выступления

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.