Газетные статьи - [5]

— Совершить, разумеется, что-нибудь вредное для здоровья… «Помни, — говорит, — обед да полдни!»

— Крупная сурьезность! — сказал судья Толмачев и покрутил головой.

— И действительно, так и вышло: после этих угроз случилось — у одной коровы и у одного быка из кожи вышли шишки…

Дементьев опрокинутой горстью обозначил внушительный размер шишек. Помолчал и добавил:

— Под названием килы… Потом у моей жены Марфы в то же время случилось… в заднем мочевом канале… запор…

— Подходит под итог законных статей! — одобрительно сказал судья Толмачев.

— А свидетели тому делу кто? — спросил председатель.

— За лекарем ходили, за Егор Иванычем Мордвинкиным, — он подтвердил. Человек опытный. Помог. Говорил, одним словом: все эти болезни от насмешек злых людей…

— А на кого сомнение имеешь?

— Именно на Дарью Лялину…

— Эх, Федор Семеныч, и не грех тебе? Глянь на иконы! — вступает рядом стоящая Дарья Лялина.

— Окромя некому, потому что эти народы русские тем и дышат — чародейством и мошенничеством!.. Они нас, казаков, скоренили!

— А вы не скоренаете? — обвинительным тоном вопрошает обвиняемая.

— Молчи!.. Наброд!.. — сурово кидает в ее сторону обвинитель.

«Наброд» — выражение оскорбительное, и Дарья Лялина сдержанно, но строго замечает:

— А вы поаккуратней! Вы не у себя в квартире!

Суд относится к завязавшимся прениям с эпическим спокойствием. Председатель равнодушно говорит:

— Лялина! Ты не кипи, как самовар, а говори словесно…

— Господа судьи! — восклицает обвиняемая. — Как хотите судите, не увлекайтесь ни дружбой, ни родством, а в волшебстве я себя виноватой не сознаю!.. Все это по злобе на нас, чтобы с участка согнать, — вот и придумывает…

— Я по крайней мере — казак, служил и медаль имею, двух сынов на службу справил, — с достоинством возражает на это Дементьев, пальцем указывая на ту сторону груди, где у него висит медаль. — А вы — наброд! Ты какое имела право обзывать казаков — «рассейскими лаптями»?..

— Я не обзывала!

— Свидетели есть! «Я об казаках нисколько даже не понимаю» — это чьи слова? А кто поднимал ногу да пальцем стучал по подошве: «Вы все, казаки, одной моей подметки не стоите»?..

— Когда я поднимала?

— Когда-а! То-то!..

— Подходит под итог законных статей! — зловещим тоном бормочет Толмачев.

— Вы уж Богу помолитесь да помиритесь, — говорит судья Федул Корнеевич. — Повинись, Дарья, а то остебнем! Ей-Богу, остебнем!..

Председатель вспоминает, что надо выслушать сперва свидетелей, и останавливает разгоревшиеся прения сторон.

Свидетельница Татьяна Тройкина показывает:

— По этому делу ничего не знаю. Слыхала только, говорила она, Дарья Лялина: «Накроется, мол, белым полотном».

— К чему же эти слова? — задает вопрос председатель.

— Не могу знать — к чему, а только собственной губой брехала, это хоть из-под присяги покажу…

Свидетель Анучкин подтвердил:

— Именно это самое было — угрожала Лялина Дементьевым по колдовству наслать болезнь, и Марфа Дементьева страдала потом от шишек, которые лекарь Егор Иваныч при всех признавал: килы…

Третий свидетель — Яков Тройкин, у которого спина пиджака была выпачкана белой глиной, что служило явным указанием на предварительное приятное времяпрепровождение где-нибудь за полубутылкой у выбеленной стены, показал решительнее всех:

— Лялина знает, как присадить килу. В молодых людях у нас нередко от нее болезни… от ее угроз… И также на скоте…

— А папирос «Зефир» кто тебе покупал? — обличительно говорит Дарья Лялина.

— Это — не ваше дело! — спокойно отвечает свидетель, уступая место у решетки эксперту, Егору Ивановичу Мордвинкину.

Это почтенный человек с медной лысиной и длинной, узкой бородой, русой с проседью. Он держится с чрезвычайным достоинством, нетороплив в словах и движениях.

— Действительно, Марфу Дементьеву я лечил от кил, — говорит не спеша Егор Иваныч. — На глазах у ней килы были. А у свата Дементьевых лечил быка, коров и лошадей. Лечу я молитвами святых и стишками. Шишки, которые в просторечии называются килами, — дело пустое, надо знать лишь человека, кем посажены. Вот змея укусит — это голос! И также, когда сбесится человек.

После этого показания прения сторон вспыхнули еще жарче. Принимал в них участие и муж Лялиной, и некоторые добровольцы из публики, и свидетель Тройкин с белой спиной, напоминавший стучание пальцев по подметке и оскорбительное выражение «российские лапти».

Потом суд не удалился на совещание, а удалил из судейской комнаты всю публику, свидетелей и самих тяжущихся, чтобы без помехи обсудить резолюцию. Последним выходил из залы заседания обвинитель Дементьев, уж в дверях восклицая голосом отчаяния:

— Житья нет, господа судьи! Сажает килы!..

— Наклеветал чистой брехней, господа судьи! — донесся на это из-за дверей крикливый и боевой голос Лялиной.

Суд после недолгого совещания признал доказанным факт колдовства и постановил крестьянку Лялину к двухнедельному аресту при станичной тюрьме.

Решение, конечно, не превосходящее премудрость царя Соломона, но и свободное от упрека в излишнем членовредительстве. Если сравнить его с тучей кровавых приговоров современности, вынесенных на наших глазах тучей революционных трибуналов в процессах еще более упрощенных и фантастических, чем дело о сажании кил, — то сердце без колебания устремляется к старому порядку, к старому мироощущению и старой душе человеческой, не усугубленной «революционным сознанием»…