Газета Завтра 896 (3 2011) - [34]

Вот так: "последний пароход", "последние слова", "последнее поколение", — всё последнее, сплошной "Apocalypse now" по Копполе. Конец истории по Фукуяме. Красная (а какая же еще может быть в данном контексте?! — В.В. ) Шапочка в гостях у Серого (капиталистического? — В.В. ) Волка, из вариаций на тему Эриха-Марии Ремарка (цитата):

"— Конечно, — сказала она. — ...У меня нет будущего.

Волк молчал. Он был с ней согласен".

Конечно, можно "глубокомысленно" предположить, что нынешний исторический пессимизм значительной части отечественных левых является зеркальным отражением исторического оптимизма их предшественников образца первой половины ХХ столетия.

Можно и поинтересоваться у автора, насколько адекватным воплощением идей коммунизма он считает Советский Союз, и можно ли называть "поколение 80-х" "последним коммунистическим поколением".

Но подобные оценки, несмотря на внешнюю эффектность, всё-таки скользнут по касательной, не задев, на мой взгляд, главного и вовсе не очевидного смыслового ядра книги Германа Преображенского.

А именно того, что заявленная им в противовес "атомарной буржуазной" "коллективная (или даже молекулярная) коммунистическая" чувственность является далеко не самостоятельной сущностью, но, условно говоря, "аватаром" во многом еще скрытого "коммунистического стоицизма" — точно так же как "коммунистический (диалектический и исторический) материализм" — аватаром "коммунистической чувственности"... Точно так же, как за "неолитической революцией" древности следовала "эстетическая революция" античности, а за ней — "этическая революция" христианства.

Грандиозный научно-технический прогресс XIX и ХХ веков, вплоть до нынешней "ноолитической" революции информационных технологий — и это следует признать, несмотря на все потуги и локальные достижения "постмодерна", — до сих пор не нашёл адекватного эстетического переосмысления; "эстетическая первообразная" от электричества, атомной бомбы и персональных компьютеров человечеством, увы, еще не взята. А значит, нет еще никакой возможности говорить и о следующей, "этической первообразной", способной полностью изменить наши представления о мире и обществе...

Вместо "царства свободы", обещанного Марксом вследствие непрерывного развития производительных сил и производственных отношений, современное человечество, очень похоже на то, попало в зону нового рабовладения — только на предыдущем витке исторической спирали это было рабовладение классическое, материальное, основанное на эксплуатации прежде всего физических сил человека а сегодня — рабовладение идеальное, основанное на эксплуатации его интеллектуальных и душевных сил.

Поэтому попытка Германа Преображенского разглядеть в Карле Марксе черты "античного" культа чувственного восприятия мира, возможно, лишь по форме (и содержанию) своему выглядит более чем парадоксальной. А по символу своему она вполне адекватна реальности. Кто же мог знать заранее, что путь от рабства к свободе человечеству придётся проходить дважды?

Андрей Смирнов МУЗОН

Кассиопея. "Стивен Кинг и мы" ("Снегири") 2010.

Пластинка 2009 года "Кассиопея" представляла собой избранное из ранних записей группы. Своего рода, диск "A Taste of Honey", советский сборник с трёх альбомов "The Beatles".

"Стивен Кинг и мы" — полноценный альбом. На первой пластинке был ряд отъявленных хитов, здесь, пожалуй, ситуация попроще. Зато больше цельности.

"Он пугает, а мне не страшно", — знаменитый выпад Толстого в адрес Леонида Андреева. "Кассиопея" не пугает — скорее, развлекает. Но от изысканного белорусского "спец-попа" становится порой не по себе. Смех — для "Кассиопеи" дело серьёзное. Тем более, когда главный герой альбома — сама смерть.

"В драматических сценах, диалогах, рассказах и притчах Даниила Хармса главный действующий герой смерть, причём чаще всего смерть от насилия. Страшная она или нет? Очень часто здесь смерть и есть повод и предмет клоунады, абсурдистских выходок и нелепых фокусов бытия", — отмечает искусствовед А.Якимович.

Влияние обэриутов на "Кассиопею" — очевидно. "Кассиопея" словно устраивает наглядный урок на тему странного в поп-музыке (а при всей андеграундности формации — это вполне себе инди-поп). И чем доступнее номера, тем глубже могут быть заложены мины.

Романтический боевик группы "Браво" "Ветер знает" здесь эпитафия, "на смерть поэта". Так в своё время Жариков на "дэковском" альбоме "Оккупация" выдал мрачнейшую интерпретацию "Я люблю тебя, жизнь", а "Кооператив ништяк" открыл в шлягере про "Старый клён" почти замогильные перспективы. Увы, такое прочтение поп-хита имело все основания. Автор текста "Ветер знает" — любимец музыкальной тусовки Василий Шугалей. 31 декабря ушедшего года он мог отметить своё сорокалетие, но преждевременная смерть настигла Шугалея несколько лет назад в его собственной квартире. Помимо промоушена и своих проектов (его группа "Ы.Ы.Ы." промелькнула ещё в эфире советского телевидения), Шугалей успел, например, засветиться на обложке первого журнала "Радек" в компании монстров отечественного актуализма: Бренера, Осмоловского и Мавроматти.