Газета Завтра 851 (10 2010) - [19]

     Ты ими восхищаешься, но они тут же пропадают. Странное таинство слова. Я всё ссылаюсь, что у меня плохая память. Многие помнят стихи наизусть целыми книгами, но они же эти слова не помнят. Какая-то тайна в этом кроется. Почему-то слово не хочет остаться в человеке. Раньше оно находило жилище в душе, пусть и не каждого человека, но в одном из тысячи, а сейчас и в одном из миллиона оно не хочет оставаться. Убегает. Мы какие-то давно уже испорченные. Потеряли какую-то национальную конструкцию, свой архетип мы, наверное, утратили.

     То, что ты говорил, это способность радоваться. Когда Марфа Крюкова или Кривополенова, исполнительницы былин, выпивали рюмочку, у них шло их пение из радости душевной. Они этот мир видели и восхищались. Они не знали, что это красиво. Я спрашивал у простых людей: это красиво? Они: а что такое красиво? Слова "красиво" нет в народе. Не было. Только у интеллигенции. А радость душевная происходит, и из радости душевной песнопения былинные, речитативы, образы, метафоры удивительные, мне их сейчас и не воспроизвести. Все эти птицы, гуси, вьюги…

     Это потому, что у народа удивительно богатая душа. Я пробовал вспоминать снег, камень. Только на Севере метафор снега около 120. Только на Севере! А такие метафоры, но иные уже, и на Донщине, в Сибири, Дальнем Востоке. Но русский человек, приезжая, везде разговаривал без переводчика. В простоте, без искусности, в схоластике не мог жить человек. Ему надо было всё украсить. Камень. Казалось бы, ну и что. Но 80 названий камня! А уж про землю и говорить нечего! Столько метафор земли, ветра. Весь мир был одушевлён, оживлён и украшен. Наша земля была красно украшена реками. Но она была и красно украшена мыслями и языком, чувствами. Значит, Богом украшена. И про книги говорили: книги — это реки, напояющие вселенную. А сейчас книги — это товар. Как изменяется мир совершенно! Исчезает крестьянство, исчезает живая жизнь на земле — матери. И сам язык скукоживается. Душа даже более сейчас материалистична, чем была при советской власти.

      А.П. А ты мир, в котором живёшь, принимаешь.?

     В.Л. Нет. Нет. Однозначно.

      А.П. Ты этот мир отвергаешь.

     В.Л. Да, полностью.

      А.П. Я этот мир принимаю. Меня с этим миром примиряет возможность его изображать. Я набрасываюсь на него, как на еду отвратительную, но неизбежную, его изображаю. Меня в этом мире держит только творчество. Я сражаюсь с ним в творчестве, и сам странным образом его закрепляю, продлеваю.

     В.Л. Раз ты с ним борешься, значит, ты его не принимаешь. Ты бы писал о нём с любовью, а не с такой аффектацией, не с таким гневом, с такой неприкрытой ненавистью. Ты его не принимаешь как раз.

      А.П. Я от него не отворачиваюсь. Я его принимаю как объект своих атак.

     В.Л. Да, как объект ненависти, отвращения. С одной стороны, у тебя любовь, которую ты описываешь с такой чувственностью и с таким темпераментом. А ненависть к этому миру, ворвавшемуся обманом к нам, ты смягчаешь только любовью мужчины и женщины. И находишь отдушину для себя, чтобы совершенно не испепелиться душою. Потому что если всё время ненависть на ненависть, человек сам сгорает. А любовь к женщине, к матери, старику, герою помогает. Они твои спутники, помощники в твоих борениях.

      А я не нахожу струну. Я говорю: да, я за русский национализм и за русский социализм. Так можно сказать. Но с другой стороны, я говорю: русский человек тысячи лет жил при частной собственности, он не отвергал её, не убивал друг друга, себя, не переживал по поводу частной собственности.

     Только 70 лет была общественная собственность. Я считаю, что можно найти какой-то ключ, камертон, чтобы воодушевить русский народ к жизни. Он способен заново всё начать, потому, что он начинал свой путь многажды в истории. Может, 10, 20, 100 раз начинал, потому он и такой живучий.

     Только укажи путь — и русский народ начнёт этот путь исполнять. Но те, кто взяли власть обманом, они этот путь указать не хотят. Потому что укажи путь — и всё, все их старания превратятся в уголь.

     У русских — темперамент, схватчивость, упорство, они в короткое время смогли бы исполнить по крайней мере экономические задачи, о которых так хлопочут. Нация себя может накормить, особенно на наших просторах. Пять, от силы восемь лет, — и нация себя уже будет кормить, если захочет власть. Но она антинародная.

      Я считаю, есть какие-то щели, пустоты, куда можно вторгнуться русскому характеру и там обустроиться. Русский человек и в пещерке может жить, и в лесной избушке. Он терпелив и непритязателен.

      Вторая беда. Он уцелеет даже в этом обществе сатанинском, если под себя будет устраивать. Но цивилизация, культ тела, культ плоти противопоказаны русскому человеку. Потому что русский человек родился и выпестовался в особых тяжелейших условиях, неповторимых для мира. Поэтому у него такая психология, одежда, норов, всё приспособлено, чтобы выжить в тяжелейших условиях.

     Цивилизация окутала его благами: телевизор, тепло, газ, какие-то удовольствия. Они изнеживают человека. Человек городской портится на глазах.