Газета Завтра 605 (26 2005) - [44]

С. Я. Благодаря тому, что корень всех этих дел ваш род и Лев Николаевич Толстой, Ясная Поляна становится одним из эталонов возрождения России. Ведь во всем, о чем ты сейчас рассказал, и рыночная экономика присутствует, и подлинная забота о культуре. Богатые сейчас любят говорить: "Нас Боженька поцеловал". Нет, у них другое. Это ты из тех людей, которых Боженька поцеловал. Потому что большое настоящее дело делаешь, и я могу тебе только одного пожелать в это трудное время. Здоровья, сил, чтобы то, что началось в Ясной Поляне, продолжалось. В этом для нас надежда. Надежда, завещанная твоим великим предком.

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Владимир Личутин

Владимир Личутин

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Время прошедшей истории порою вдруг настигает сзади и бьет по пятам; де, оглянись, я уже возле.

…Однажды раздался звонок: "Простите за беспокойство… Я - Роман Мороз, был на острове Михайлы Личутина. Можно приехать к вам?..

Из скудных архивных сведений я знал, что Михайло Личутин, ратман города Мезени, полярный кормщик и судовладелец имел кочмару и ладью "Сокол". В 1789 году он отправился с промышленниками на зверобойку на Новую Землю, год выдался тяжелый, лодьи, кочмары и промысловые карбаса были раздавлены льдами около острова Берха; вот и пришлось неожиданно зазимовать. Следующей осенью вернулся домой лишь кормщик Ефим Шадрин с десятью мезенцами и привез печальное известие о кончине тридцати четырех мореходов, среди них было пятеро Личутиных. Вот, пожалуй, и всё, что я знал о той давней новоземельской трагедии…

Поморцам, родившимся на Зимнем берегу у студеного океана, понятно, что выжить зиму в Арктике-воистину человеческий подвиг, когда полгода на сотни верст стынь и мрак, рокочущие льды, белые медведи, цинга-скорбут, завальные снега по самую трубу-дымницу, когда в зимовьюшке единственный свет от плошки-сальницы, когда девка Огневица и девка Знобея неотступно стерегут возле постели, улавливают рискового мужика, чтобы увести его в могилу. Ой, нелегко доставался хлебец наш насущный помору-мезенцу…И вдруг весть, что незнакомый мне человек побывал в тех самых таинственных местах, где в давние поры упокоился мой дальний предок.

И вот в моем дому Роман Мороз, белорус, родившийся под Минском, но плотно укоренившийся в Москве; красивый мужик атаманистого вида, скроен крепко, как говорят в народе, "сбит молотами", видом больше смахивает на кавказца иль на цыгана густой смолевой бородою, упрямым лбом, но в глубоко посаженных карих глазах тот созерцательный спокой, что выдает человека надежного, не вертопраха и не московского шелкопера— продувного бестию. Пришел с костылем — ногу сломал в последней экспедиции…Удивительно, но подобного типа люди (даже внешне) часто встречаются в Поморье, — немногословные, застенчивые, но и азартные, не боящиеся риска. Роман — строитель, но в его дела я не вникал. Я лишь видел перед собой человека, который бывал там, где бы мне велено быть по судьбе, но по лености характера иль душевному беспамятству я обошел старинный жальник стороной, а значит, как бы чурался своих корней и не хотел их связать в родовую цепь. И все же я поморской закваски, и малоземельская тундра, куда однажды угодил мой новый знакомец Роман Мороз, была моим прикровом, моей родиной, она начиналась от окна нашей избы, в этих морошечных болотах, пьяных от багульника и стоялой озерной воды, затеивалась моя жизнь. А гость вышел из белорусских лесов, и морей-то северных прежде никогда не видывал, и угодил на край земли вроде бы случайно, по знакомству, когда на яхту Нарьян-Марского водного клуба под начало мореходца Валерия Шишлова понадобился матрос-водолаз. И вот на своем вездеходе, загрузив экспедиционный скарб, Роман отправился из столицы на Печору, одолел северную бездорожицу, сплав по реке до устья и в середине июля оказался на берегу. Романа поразила суровость студеного Печерского моря, его неприступность, угнетающие сердце просторы безлюдной тундры и бескрайность воды, уходящей в небо, указывающей тварному человеку, что он здесь" не у тещи в гостях". Роману поначалу показалось, что он случайный здесь человек, бездельно притекший к Ледовитому океану, чтобы утишить сердечные страсти. Это чувство навещает каждого по приезде; но когда вживешься, сроднишься с тамошней землею, выхлебаешь в походе не одну чарку морского рассола, — вдруг в душу неожиданно снисходит странное очарование и повязывает с суровой землею как бы навсегда. Понимаешь, что здесь могли ужиться на многие века лишь люди особого покроя и редкого сердечного лада. И невольно поверишь смутным таинственным догадкам, что именно здесь, в Югорской земле, в Биармии, когда-то затеялся род великих ариев-русов…

"Там природа наложила отпечаток и на характер человека, там люди другие, с открытым сердцем, хоть и жить им тяжелее. Какие были, такие и остались. Там простота сохранилась… Таких людей уже не найти в Москве и потому тянет туда. …Деревни на Севере стоят ещё со времен Ивана Грозного, уже тогда семгу в Москву поставляли. …Опустели нынче. Людей нет, их выжили, а дома стоят, как памятники, ждут. А ведь прежде Север густо был заселен"