Газета Завтра 588 (9 2005) - [33]

Владимир Личутин

Владимир Личутин

ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ

Время прошедшей истории порою вдруг настигает сзади и бьет по пятам; де, оглянись, я уже возле.

…Однажды раздался звонок. "Простите за беспокойство… Я — Роман Мороз, был на острове Михайлы Личутина. Можно приехать к вам?.." Из скудных архивных сведений я знал, что Михайло Личутин, ратман города Мезени, полярный кормщик и судовладелец, имел кочмару и ладью "Сокол". В 1789 году он отправился с промышленниками на зверобойку на Новую Землю, год выдался тяжелый, лодьи, кочмары и промысловые карбаса были раздавлены льдами около острова Берха; вот и пришлось неожиданно зазимовать. Следующей осенью вернулся домой лишь кормщик Ефим Шадрин с десятью мезенцами и привез печальное известие о кончине тридцати четырех мореходов, среди них было пятеро Личутиных. Вот, пожалуй, и всё, что я знал о той давней новоземельской трагедии…

Поморцам, родившимся на Зимнем берегу у студеного океана, понятно, что выжить зиму в Арктике — воистину человеческий подвиг, когда полгода на сотни верст стынь и мрак, рокочущие льды, белые медведи, цинга-скорбут, завальные снега по самую трубу-дымницу, когда в зимовьюшке единственный свет от плошки-сальницы, когда девка Огневица и девка Знобея неотступно стерегут возле постели, улавливают рискового мужика, чтобы увести его в могилу. Ой, нелегко доставался хлебец наш насущный помору-мезенцу…И вдруг весть, что незнакомый мне человек побывал в тех самых таинственных местах, где в давние поры упокоился мой дальний предок.

И вот в моем дому Роман Мороз, белорус, родившийся под Минском, но плотно укоренившийся в Москве; красивый мужик атаманистого вида, скроен крепко, как говорят в народе, "сбит молотами", видом больше смахивает на кавказца иль на цыгана густой смолевой бородою, упрямым лбом, но в глубоко посаженных карих глазах тот созерцательный спокой, что выдает человека надежного, не вертопраха и не московского шелкопера — продувного бестию. Пришел с костылем, ногу сломал в последней экспедиции…Удивительно, но подобного типа люди(даже внешне) часто встречаются в Поморье, — немногословные, застенчивые, но и азартные, не боящиеся риска. Роман-строитель, но в его дела я не вникал. Я лишь видел перед собой человека, который бывал Там, где бы мне велено быть по судьбе, но по лености характера иль душевному беспамятству я обошел старинный жальник стороной, а значит, как бы чурался своих корней и не хотел их связать в родовую цепь. И все же я поморской закваски, и малоземельская тундра, куда однажды угодил мой новый знакомец Роман Мороз, была моим прикровом, моей родиной, она начиналась от окна нашей избы, в этих морошечных болотах, пьяных от багульника и стоялой озерной воды, затеивалась моя жизнь. А гость вышел из белорусских лесов, и морей-то северных прежде никогда не видывал, и угодил на край земли вроде бы случайно, по знакомству, когда на яхту Нарьян-Марского водного клуба под начало мореходца Валерия Шишлова понадобился матрос-водолаз. И вот на своем вездеходе, загрузив экспедиционный скарб, Роман отправился из столицы на Печору, одолел северную бездорожицу, сплав по реке до устья и в середине июля оказался на берегу. Романа поразили суровость студеного Печерского моря, его неприступность, угнетающие сердце просторы безлюдной тундры и бескрайность воды, уходящей в небо, указывающей тварному человеку, что он здесь" не у тещи в гостях". Роману поначалу показалось, что он случайный здесь человек, бездельно притекший к Ледовитому океану, чтобы утишить сердечные страсти. Это чувство навещает каждого по приезде; но когда вживешься, сроднишься с тамошней землею, выхлебаешь в походе не одну чарку морского рассола, — вдруг в душу неожиданно снисходит странное очарование и повязывает с суровой землею как бы навсегда. Понимаешь, что здесь могли ужиться на многие века лишь люди особого покроя и редкого сердечного лада. И невольно поверишь смутным таинственным догадкам, что именно здесь, в Югорской земле, в Биармии когда-то затеялся род великих ариев-русов…

"Там природа наложила отпечаток и на характер человека, там люди другие, с открытым сердцем, хоть и жить им тяжелее. Какие были, такие и остались. Там простота сохранилась… Таких людей уже не найти в Москве и потому тянет туда. …Деревни на Севере стоят ещё со времен Ивана Грозного, уже тогда семгу в Москву поставляли. Опустели нынче. Людей нет, их выжили, а дома стоят, как памятники, ждут. А ведь прежде Север густо был заселен"

И вот на восьмиметровой фанерной яхте (кому бы я ни говорил — не верят) решили в один прием обойти Новую Землю, которую Баренц и на корабле не мог обогнуть, и погиб, зимуя на мысе Желания. Поднялись выше Маточкина шара, и где бы ни приставали к скалистому берегу, каждый раз убеждались, что это поморская, издавна обжитая богатейшая вотчина, везде находили обетные кресты, остатки становий, гурии-могильники. Это исконняя, ещё неоцененная русская земля. И не из шального азарта, когда "всего уже нахватались, остается только к черту лезть на рога, чтобы стаканами пить андреналин", ходят на Новую Землю ребята с Печоры; они плавают, чтобы "проследить места пребывания поморов", чтобы укрепить свою душу знанием национальной истории, как бы заново застолбить огромный материк за Россией. Арктика, конечно, уважает рисковых, отважных и раздумчивых, но только не похвалебщиков, у кого лишь ветер в головах; тех-то скоро она обратает и пустит на дно… Некоторые путешествуют для утишения плотского жара, от невнятной тоски, а иные пускаются в дали для устроения, наполнения души высоким смыслом. Вот и Роман Мороз из такого сорта людей…