Газета Завтра 580 (1 2005) - [14]

В.Б. Назови десять лучших русских прозаиков двадцатого века.

М.П. По моему мнению, это — Шолохов, Бунин, Платонов, Набоков, Алексей Толстой, Булгаков, формально ведь и Лев Толстой с Чеховым писали в двадцатом веке. Добавим еще Горького, остальные заметно мельче.

В.Б. Какая свобода нужна писателю? Насколько тебе мешала цензура и нужна ли она писателю?

М.П. Стыдно признаться, но в советские времена мне не мешала никакая цензура. Я относился к ней так же, как к, например, гомосексуализму. Знал, о ее существовании, мог даже порассуждать на эту тему, но никогда конкретно не сталкивался. Если кто мне и мешал, то это глупые и слишком трусливые редакторы, но были редакторы умные и берущие на себя ответственность. Но, подозреваю, что в моем случае, такая ответственность не доходила до уровня смертельно опасной. Уже в постсоветские годы я несколько раз пил водку с одним из бывших работников цензуры Юрием Отрешко. Иногда у меня возникала мысль: и этот безобидный и, в общем, симпатичный человек был тем Чудом-Юдом, перед которым тряслись великаны советской классики?

Сейчас считается, что цензуры нет, но, конечно, она есть. Жанр, стиль романа, даже его объем, — всё может стать препятствием на пути к публикации. В мире вообще многое перевернулось. Бывшие секретари парткомов теперь церковные старосты, если раньше редакторы вымарывали из текста кровь и всякую чернуху, то теперь я иной раз натыкаюсь на такое, например, редакторское требование: чтоб на каждые десять страниц было по трупу.

В.Б. Следишь ли ты за мировой литературой? Что читаешь? Каких писателей ценишь?

М.П. Слежу. Причем, если раньше мы получали в основном "позавчерашние" новости, то теперь мы имеем возможность прочитать в этом году по-русски текст, сочиненный по-французски в прошлом. За рубежами нашего отчества есть очень хорошие писатели. И старики типа Фаулза и Кундеры, и более молодые, Джулиан Барнс, например. Стоило объявить о смерти постмодернизма, как этот англичанин создал подлинный шедевр в этой манере — "История мира в 10,5 главах". Есть и молодые, к которым я совершенно равнодушен — Мураками и Уэльбек. В свое время было сказано про Леонида Андреева — "Ницше для бедных", так вот японец, заполонивший своей жвачкой полки наших магазинов, — это "Пруст для ленивых". Существуют читатели, которым хочется не просто потреблять некое чтиво, но при этом еще и думать, будто они приобщаются к высокому искусству. Распространенным сделался еще один тип современного западного произведения. Например, сейчас весь свет зачитывается романом "Код да Винчи", это кроссворд с уже вписанными в клетки ответами. Свинчено не без лихости, но вместо языка — эсперанто. Характеры — элементарные схемы. Текст особого промежуточного типа, мечтающий превратиться в фильм. И таких книг-коконов очень много на Западе. Излучение Голливуда заставляет мутировать природу западного романа.

В.Б. Почему в России сегодня стали меньше читать? Что можно сделать для возрождения интереса к литературе?

М.П. Знаешь, иногда возникает мысль — пусть лучше читают меньше! Ей-Богу. Не так давно в вагоне метро подслушал разговор двух женщин. Одна держит книжку Донцовой, вторая спрашивает: новинка? Нет, отвечает первая, это я перечитываю. Перечитывать Донцову?! Какой следующий шаг в своем умственном развитии сделает эта мадам, подумал я — мычать начнет? Но когда прошла злость, а потом прошла жалость, я подумал: а что, собственно, изменилось? Что, наши предки из великого девятнадцатого века не заполняли свои вечера игрою в лото или карты? Вспомните "Ионыча" — там смотритель библиотеки говорит, что если бы не барышни и не молодые евреи, библиотеку можно было бы закрывать. И я убежден, что эти девицы читали не "Идиота", а что-нибудь вроде романов Чарской, современной заместительницей которой и является Донцова.

В.Б. Есть ли сейчас кризис в прозе? В литературе в целом?

М.П. Я придерживаюсь той точки зрения, что если есть коррупция, значит, есть и государство. Если ведут разговоры о кризисе прозы, значит, есть и проза. Кризис — это ведь, в принципе, перспективное состояние. Из него, как минимум, два выхода: или в могилу, или к выздоровлению.

В.Б. Каковы слабости современной прозы? Чего ты не любишь в литературе?

М.П. Современная проза слишком медленно привыкает к своему новому положению, не успевает за изменениями в мире. Отсюда разговоры о ее кризисе. У нее отняты многие привычные инструменты. Например, прямая описательность. Теперь, если твой герой попал в Париж, ты не обязан подробно изображать Эйфелеву башню и Елисейские поля. Раньше этого от прозы ждали, теперь пролистывают, торопясь за сюжетом. Телевизор покажет реальность намного лучше (хотя — смотря как описывать). Современный хороший роман это не путеводитель, не ресторанный критик, не политический обозреватель. Мыслей, мыслей и мыслей требовал от прозы еще Пушкин. Приключения души.

Чего не люблю в литературе? Литературщины. Всё же хороший детектив или честный очерк лучше плохого романа с претензиями.

В.Б. О чем твой новый роман? Что привлекло тебя в древней истории Египта? Это твое увлечение? Был ли ты сам в Египте?