Газета Завтра 580 (1 2005) - [13]

В.Б. Нужен ли тебе читатель? Для чего и для кого ты пишешь?

М.П. Читатель, разумеется, нужен, даже тому, кто утверждает, что ему на него наплевать. Французский поэт Превер как-то сказал: когда мой сборник расходится тиражом больше пятисот экземпляров, я начинаю смотреть — что у меня не так. Галльское кокетство. Для чего я пишу? Я пишу для того, чтобы написать. Раз уж нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется, так не надо и дергаться. Мы всегда по ту сторону "вышивки", наше дело — правильно завязать все узелки на изнаночной стороне, "рисунка" нам не увидеть никогда. Если взять аналогию с войной, то писатель это солдат, а не генерал. С солдата не спросят — победила его армия или проиграла. Он отвечает только за то, как он лично бился. Ничто так не ме-шает стрелку, как генеральские мысли.

Для кого я пишу? Давным-давно, в девяностом году, у меня в журнале "Литучеба" вышла повесть тиражом в миллион экземпляров, и я получил довольно много читательских писем. К сожалению, написаны они были сплошь не вполне нормальными людьми. Не так давно мне и Александру Сегеню пришла телеграмма от одного сибирского губернатора. Он хвалил книгу о Тамерлане составленную из наших двух романов. И вот я думаю — может быть, я пишу для сумасшедших и для губернаторов?

В.Б. Как ты относишься к своему литературному поколению? Есть ли связь с ним?

М.П. В вопросе о поколениях, в том, как его обычно истолковывают, есть один порок. Писателей разбивают на поколения по примитивному календарному принципу. "Шестидесятники", "сорокалетние" и т.д. На мой взгляд, намного плодотворней другой подход. Я считаю, что во всякий момент литературного процесса в нем присутствует три главных группы, условно я бы назвал их "отцами", "детьми", "внуками". Лидируют то одни, то другие, то вообще никто не лидирует. "Отцы", это охранители, почвенники, государственники, консерваторы в эстетике. Их упованья — народ, армия и церковь.

"Дети" — революционеры, ниспровергатели. Их эстетика: не "сделайте мне красиво", но "шок — это по-нашему"! Они жаждут перемен, причем решительных, и немедленно. Иногда и они уповают на армию, но чаще на "суку общественного мнения". И командно-штабные учения и грандиозный рок-концерт могут их привлекать одинаково, в силу большого выхода энергии.

"Внуки" — это те, кто устал от бесплодной борьбы первых и вторых, они часто маргиналы, эстетически всеядны, политически голосуют "против всех", а чаще вообще не ходят к урне, иные балуются буддизмом, и всякой блаватщиной, метафизикой.

Конечно, это очень грубый набросок, буквально каждый писательский случай индивидуален, почти в каждом авторе можно одновременно найти и "отца" и "внука", один "сын" может ненавидеть другого, но это уже детали, но главная мысль, надеюсь, ясна.

Генетические линии всех этих групп без труда выводятся прямо из XIX века. "Отцовскую" линию надо начать от Толстого, Тургенева, Гончарова. Современные беспримесные "отцы" — это Василий Белов, Валентин Распутин, Евгений Носов. А вот уже Виктор Астафьев это "отец" частично, а частично еще и "сын", и его "омоложение" началось к концу жизни. Бесспорно, можно причислить к "отцам" и писателей из других возрастных групп. Например, Владимира Крупина, Петра Краснова, Александра Сегеня, Николая Шипилова, Николая Коняева, Андрея Воронцова. Забавно выглядят "отцы" младенческого литературного возраста. Они поучают и проповедуют, одновременно вытирая молоко с губ.

У "сыновей" тоже есть своя солидная традиция. Чернышевский, Маяковский и вся футуристическая компания. Роман "Что делать?", революционен, прежде всего, эстетически, а не идеологически. И этим, необычной формой, он, прежде всего "взял молодежь", и "двинул общество". В нем есть всё: и детектив, и утопия, и политический лозунг. Вчерашние "сыновья" — Василий Аксенов (разумеется, без любви к армии) и такие как он, сегодняшние — Александр Проханов, Эдуард Лимонов…

Типичные "внуки" — Юрий Мамлеев, Виктор Пелевин, Павел Крусанов, Саша Соколов, Сергей Лукьяненко, вообще, в значительной степени современная фантастика. Та часть, что имеет отношение к литературе. Тут генезис не так очевиден. Может быть, их исток — это "петербургский" Гоголь, далее "Петербург" А.Белого, Сологуб, декаденты, натурфилософы, — в общем, большое количество довольно различных ингридиентов.

Принимаются все оговорки.

В.Б. Почему ты не ушел в либеральный лагерь со своим стилем, своими экспериментами в прозе?

М.П. А почему я должен куда-то "ходить"? Я нахожусь там, где нахожусь, тут мои друзья, тут моё всё. Я сочиняю то, что сочиняю. Кому-то это нравится, кому-то нет. И потом, мне неприятно само слово "лагерь". Я не про сталинский или пионерский оттенок, а в том смысле, что "лагерь" это сугубо временное поселение. Подразумевается тут какое-то перемещение с места на место, блуждание, кочевание, а я сидень. Там, где я сейчас пребываю, я дома, а это самое главное. А "лагеря", если им угодно, пусть сходятся и расходятся, воюют и мирятся.

В.Б. Нужны ли эксперименты в прозе, что они дают?

М.П. Не вполне понимаю смысл этого выражения. Под любым движением текста, лежит движение души. Для рождения "экспериментальной прозы", нужна, получается, экспериментальная душа.