Газета Завтра 508 (33 2003) - [8]

Какой-нибудь социальный психолог или психологический социолог быстро объяснит причину нежизнеспособности праздника. Летом такие массовые социально-психологические явления, как праздники, не удаются в принципе. Слишком слабый в августе психофизический фон. Настоящие массовые праздники удаются весной либо осенью. Но есть и другие, более адекватные объяснения неудавшейся затее ельцинистов праздновать свою победу над ГКЧП, как триумф народа.

Во-первых, разгром ГКЧП ознаменовал для русского народа одни лишь бедствия и унижения. Инфляция — лишь меньшее из зол на фоне развала СССР, сопряженного с войнами, ликвидацией промышленности и армии.

Во-вторых, мы слишком часто сталкивались в девяностые годы с чудовищной ложью вокруг политики. Поэтому вера в чистоту и святость баррикадных дней августа 91-го постепенно стерлась до "лажи", как старый матрац до железных пружин. Мало кто помнит тот минутный и нелепый мандраж, что охватил защитников "Белого дома" при виде не стреляющих танков и БМП. Помнят лишь халявную водку, бутерброды, колбасу и минералку.

Праздником победа Ельцина над ГКЧП не стала еще и потому, что эта победа обозначила разгром миллионов семейных бюджетов, биографий, карьер. Разгром СССР стал для сотен тысяч профессоров, полковников, специалистов началом безвременья, безделья, никчемности. Российский народ разочарован идеалами либерализма и демократии, нам опостылели и триколор, и воровская лыба младореформаторов, телевидение, мешающее этот триколор с "тайдом" вместо кипячения и тушью. Разочарование во всем. В зарплате полковников, которую обещали сделать, как в Америке. В бандитском и ментовском произволе, в спаде рождаемости, росте смертности. У всех сегодняшних российских бед один на всех корень — Победа Ельцина и крах ГКЧП. И нечего праздновать в борделях, тараканных казармах, пустых оружейных складах и безмедикаментозных больницах.

Поблек и обесцветился и героизм дней 19-22 августа. За двенадцать лет демократии слишком многие россияне успели получить милицейской дубинкой по морде за самые разные свободы. Маски-шоу спецназов, погромы в редакциях — все это уже девяностые годы, эпоха демократии.

Героизм и жертвенность 91-го года перекрыты героизмом и жертвенностью октября 1993 года. Тогда люди действительно противодействовали ментовскому произволу, армейскому бандитизму и снайперам иностранных спецслужб. Тогда в дулах танков не торчали проститутские астры, а цвели ярко-алые убойные георгины. Из Дома Советов выносили настоящих раненых и убитых, а генерал Грачев, в отличие от Варенникова, выглядел настоящим подонком, без актерства и подражаний. Омоновцы, избивавшие людей на демонстрациях на Садовом кольце и Арбате, расстреливавшие людей на Красной Пресне, были скотами без притворств, без сказок. После октября девяносто третьего не нужно других дат и дней, чтоб обозначить произвол, беспринципность и цинизм власти. Погром, устроенный Кремлем в октябре 1993-го года, затмил августовские дни.

В романе можно увидеть во многом неожиданную трактовку дней ГКЧП. Вышло так, что развал СССР нельзя напрямую связать с какими-то эпохальными событиями. Создание Советского Союза связано со штурмом Зимнего дворца, Путиловскими забастовками, походами Красных Армий на Волгу, на Кавказ, в Крым, в Среднюю Азию. Развал Советского Союза не связан ни с какими деяниями. Поэтому события августа 91-го года нельзя описать иначе, как при помощи психологических ассоциаций, образов и метафор, абстрактных аналогий. Попытка демократов сделать 22 августа праздником выписана в романе при помощи образа трех молодых идиотов, приговоренных в жертву, при помощи образов жрецов, недолеченных психопатов, участвовавших в человеконенавистнических ритуалах, призывавших на Русь всех демонов Зла. Торжество либералов освещено через череду предательств — нельзя праздновать взятку, как торжество общечеловеческих ценностей. Наконец, в романе демократы отождествлены с грызунами — белками, крысами и прочей грызущей падаль живностью. В советские времена мамы клали своим детям под подушку конфеты, говорили, что это принесла белочка. Белка в романе — главный предатель, наградивший нас вместо конфет отрезанными головами, оторванными трубами единой энергосистемы.

Случилось так, что я бывал в Актау, бывшем Шевченко, сразу после развала Советского Союза. Город, замышлявшийся как город-Солнце, как локомотив новой цивилизации в пустыне или на Марсе. Этот город превратился в черную дыру. Почти нет там ни одного молодого человека, не пристрастившегося к героину. Бывший город Солнца стал настоящей черной дырой, где пропадают русская молодежь, русская наука, мрет русское будущее. О крахе этого города говорится в романе.

Образ умирающего Актау в романе — образ поражения советского будущего. Демоны и нетопыри, заселяющие роман, выпили Город, выпили всю страну. И эти нетопыри пытались сделать из своего торжества праздник. Не получилось. Ничего, кроме презрения и брезгливости, "их" праздники вызвать не могут.

МЕТАОТКРОВЕНИЕ ПРОХАНОВА

Владимир Бондаренко

19 августа 2003 0