Газета Завтра 441 (19 2002) - [18]

— Теперь ясно, что послушаться такого совета вы все-таки не могли, хоть он и шел от самого сердца…

— Не мог. А с капитаном мы потом переписывались, я после войны был в командировке в Ульяновской области, навещал его, правда, уже неизлечимо больного. Сфотографировались на память…

— А как произошла ваша встреча с Пранасом Дамскисом?

— Пранас ко мне бросился на шею — весь какой-то зеленый, худой, бородища до пупа, усы… "Никола, моя жизнь в твоих руках, делай со мной, что хочешь". Я ему и сказал, что давай брейся, мойся, поедем со мной к капитану Козлову. Он, мол, про тебя знает. И сделаю я тебе то, что ты для меня сделал: спасу твою жизнь и жизнь твоих родных.

….Не один и не два раза приедет еще в семью Дамскисов Н.Г.Кочнев. Сначала один, потом с женой. И однажды спросит-таки:

— Почему вы спасали меня, русского солдата, от фашистов, ведь это было так опасно.

— Мы спасали не русского солдата. Не коммуниста. Не красного. Мы спасали молодого парня, который очень хотел жить и не хотел умирать.

Никто не хотел умирать… Пранас Дамскис почти три года сидел в бункере на глубине три с половиной метра, в заваленной навозом яме, в загоне для овец. И на земле жить ему было еще страшнее, чем под землей… Он боялся и НКВД, и бандитов из леса... Пищу глухими ночами приносили мать или жена… Откапывали его, кормили и снова закапывали. А сверху пускали своих овец. Чтобы дышать, вывели под стенку коровника противогазную трубочку…

Странно представить, что Кочневу той поры — всего 25 лет... Какая отзывчивость, какое чувство братней любви… Теперь мы знаем въяве, как Бог соединяет чистые сердца. И как он помогает им. "Полюби ближнего как самого себя…"

Посмотрите на снимок. Это Кочнев тех лет. А это — Пранас. Девушка на снимке — его жена, Яня Дамскене или Ядзя, как ее называли в семье. Их сестра, их хутор. Это снимки весны 47-го года. Когда самое страшное уже осталось позади. Какие спокойные и прекрасные лица!.. И не хватает только каких-то самых важных и одновременно простых слов, чтобы закончить этот эпизод достойно его истинному смыслу: это сам Господь Бог помог им, сберег одних хороших людей и других хороших людей для счастья на мирной земле. И для того, чтобы мы сейчас узнали их историю и уверились: "Делай, что должно, и пусть будет, как будет…" И еще сказано в Библии: "Там, где вас двое, там Я среди вас…"

…А вот Николай Георгиевич говорит, что Библии не читал... Имеющий уши да услышит: чтобы жить так, как живет он, ему достаточно быть просто из рода Кочневых, просто русским, обыкновенным и можно сказать — незаметным скромным человеком… Таково поколение. И слава Богу за все…

И, наверное, для Николая Георгиевич это было время самых светлых надежд… Время любви и расцвета сил… Время творчества .

Он приехал домой, восстановил в Химках разрушенный домик отца, женился, нашел работу по сердцу: сначала 6 лет разъездным фотографом, а потом, по случайному объявлению,— в оформительском цехе Мособлхудожфонда... Жизнь шла — как у многих, мирная жизнь, полная осознанного счастья. Он выжил, он жив, у него есть дом, семья, работа. Будет ребенок... Жизнь имела тот высокий смысл созидательности и служения обществу, за который они, русские солдаты Второй мировой, проливали кровь и умирали на полях сражений… Даже самые искренние люди о таких чувствах никогда не говорят вслух.

…Вот только где сейчас оно, это счастье, у ограбленного и попранного поколения?..

Сегодня, когда Н.Г.Кочнев — автор уникальной по своей исторической ценности портретной галереи советских писателей, случается, что для него в огромную проблему превращается покупка пачки фотобумаги. А ведь он годы и годы следит за жизнью писательской организации, годы и годы снимает всех, кто вызвал своими сочинениями общественный интерес, чьи работы волнуют его лично, кто интересен читателю сейчас или кто, по мнению Николая Георгиевича, будет интересен завтра. "Шесть тысяч писателей я знаю лично",— говорит Николай Георгиевич, показывая ту часть экспозиции, которая хранится в его мастерской.

Со стен на вас смотрят Полевой, Шолохов, Тихонов, Амосов, Федин, Маршак, Шукшин, Носов, Распутин, Белов, Бондарев, Проханов, Мартынов, Алексеев, Проскурин… Всех не назвать, но какое трепетное волнение рождается в душе, когда смотришь на портреты, выполненные Николаем Георгиевичем! В этих лицах — портрет самого Времени, в котором сияет, например, прекрасное лицо юной Ахмадулиной, умное печальное лицо Шукшина… упрямого Амосова …

Полная адекватность художественного воспроизведения тому главному, что угадываешь в человеке,— таково кредо фотомастера..

"Вот тут я настоящий казак",— весело и с подчеркнутым удовлетворением воскликнет, например, Шолохов, увидев свой портрет, сделанный Кочневым. Это снимок, который обошел все учебники литературы, выдержал все мыслимые и немыслимые тиражи, известен каждому из нас. А чего, кажется, в нем, этом портрете, казачьего? Ни вам шашки, ни коня… Характер, который дался-таки фотографу, несмотря на откровенное нежелание Михаила Александровича позировать и сниматься. Озадачивает при этом даже сам рассказ Кочнева об истории этого снимка: на все про все было не более 4 минут съемки, а этим четырем минутам, в свою очередь, предшествовали почти три года ежедневных звонков Николая Георгиевича в московскую квартиру Шолохова.