Газета Завтра 424 (02/2002) - [8]

Слушал я речь эсэсовского последыша и думал о том, что мы защищаем не столько памятник Ленина, сколько идею единства Союза, а также права русскоязычных.

Когда шли словесные баталии, с нами не было ни одного представителя политического управления Прикарпатского военного округа. И вдруг в стороне на углу у оперного театра я увидел генерала Панкратова — члена военного совета округа. Он стоял, одетый в какую-то курточку, явно не генеральскую, и мирно беседовал с двумя мужчинами. Вот тут моя ярость и сменилась горькой обидой. Курсантов, думаю, семнадцати— восемнадцатилетних пацанов, бросили одних против такой толпы, а политический вождь войск округа в какой-то полуцивильной куртенке развлекает двух человек — наверное, проводит политбеседу…

Короче, ушли наши ребята часа через два. Ушли достойно — в четком строю и с песней. Хотя то один, то другой курсант, потеряв выдержку от сыпавшихся с тротуаров оскорблений, рвался из строя, пытаясь ответить обидчикам. Но его тут же удерживали товарищи.

Вот такие события и предшествовали началу украинизации воинских частей и учреждений Прикарпатского военного округа, которая пошла полным ходом уже с принятием присяги. Поэтому оставаться или нет во Львове — для меня альтернативы не было. Не хотел я ходить по улицам имени эсэсовцев и националистов. Помните, герою трилогии Алексея Толстого "Хождение по мукам" подполковнику Вадиму Рощину хотелось "выплюнуть кровавый сгусток пули в лицо обманутому мужичью"?.. Примерно такие же чувства по отношению к бандеровцам испытывал в то время и я.

Итак, на предложение членов комиссии остаться в украинской армии я ответил отказом. Надо признаться, говорили они со мной очень уважительно и тактично. Возможно, это произошло еще и потому, что накануне им все накипевшее на душе высказал подполковник Александр Марков. Слово "высказал" вряд ли подходит к описанию той ситуации, которая произошла во время беседы уже изменивших военной присяге представителей украинской армии с русским подполковником. Он устроил членам комиссии такой разбор, что они и краснели, и бледнели и, в общем, не знали, куда деться. Короче, в кабинете разыгралась чуть ли не настоящая "коррида". Поэтому наученные горьким опытом члены комиссии отнеслись ко мне с большой осторожностью: кто знает, чего можно было ожидать от бывшего "афганца", да еще и десантника.

Меня поблагодарили за службу и сказали, что дальнейшую судьбу не принявших присягу пусть решает Министерство обороны России. Естественно, из Москвы никто за нами не приехал, так что пришлось самим отправляться в первопрестольную, используя свои связи и знакомства, искать возможности для перевода.

Мне повезло, вопрос о новом месте службы решился быстро. Предложили Самару. Не буду рассказывать, как непросто было бросать новую трехкомнатную квартиру, куда-то опять ехать, больше года кое-как перебиваться в холостяцком общежитии в окружном учебном центре за городом, где неделями не было ни света, ни воды, а тепла — почти никогда, где в комнатах не было никакого спасения от комаров, которые во все времена года налетали полчищами из затопленных подвалов… Потом — частная квартира с теми же комарами и вечной вонью из подвалов, постоянное безденежье, так как за снимаемый угол приходилось платить половину зарплаты… Честь дороже. Впрочем, это были только "цветочки". "Ягодки" оказались впереди.

Лишь спустя пять лет я случайно узнаю, что моя семья автоматически лишена гражданства, так как прибыла в Россию (вернее — вернулась) после февраля 1992 года. Именно в феврале 1992-го был издан закон, объявивший гражданином РФ человека любой национальности, ранее проживавшего в России. Обо всех подумали. Забыли только о наших семьях — семьях военных.

Самое интересное — я узнал, что моя жена и дети не являются гражданами, лишь пять лет спустя. Дочери, студентке факультета иностранных языков университета, оформлял заграничный паспорт для выезда на практику в Германию. Практически все документы уже были готовы. И тут меня в паспортно-визовой службе огорошили: "А ваша девочка не имеет гражданства".

Такое мне и в кошмарном сне не могло присниться. Я стоял перед женщинами в милицейских погонах, пытался что-то им объяснить и мне все время казалось, что это нелепое недоразумение. В оскорбленном сознании не укладывалось, что я, на тот момент уже двадцать семь лет прослуживший в армии, еще в детстве, в суворовском военном училище, надевший на свои плечи погоны, в числе первых вошедший в Афганистан, бывший десантник, офицер, имеющий боевые награды, выдержавший немало оскорблений на Западной Украине, не прельстившийся на посулы вербовщиков в украинскую армию, отказавшийся нарушить принятую раз и навсегда военную присягу, вдруг попал в такую ситуацию. Мои дети, которые неоднократно слышали во Львове угрозы, что "скоро будут резать "москалей", оказались негражданами своей же родной "Московщины".

— Папа, не унижайся перед ними,— сказала дочка, видя мое подавленное состояние.

— А… ваша девочка очень умная?— съязвила паспортистка.— Так пускай идет и принимает гражданство.