Мы должны наконец сообщить нашим читателям известие о весьма интересном явлении, возникшем на политическом горизонте Европы: это явление — мы. С некоторых пор мы стали предметом внимания, изучения и агитации, гласной и негласной, — предметом корреспонденции и передовых статей в заграничной печати, наконец, предметом книг. Удивительные легенды появлялись о нас в серьезных заграничных журналах; европейской публике сообщалось, например, что в отдаленной и хладной России народился дракон, которому имя Herr Katkoff, что он сидит в Москве и оттуда производит свои "опустошительные набеги", что целая страна изнывает под его железным игом и слезно молит, да изведет ее Бог из этой тесноты, и да явится из-за моря Святой Георгий поразить это чудище и на радость и ликование русского народа. Читатели могут подумать, что мы шутим; мы серьезно уверяем их, что подобные легенды появлялись в заграничных журналах. Мы не передаем их в буквальном переводе единственно по крайнему неудобству сделать это, так как наше имя является тут в самых невозможных сопоставлениях. Наше имя ничего не значит, без всякого затруднения, неудобства и неприличия оно может быть употребляемо во всякого рода пасквилях и пуфах, из какого бы источника они ни происходили; но есть имена, перед которыми должен бы остановиться всякий, даже самый бессовестный интриган и которыми нельзя помыкать даже в заграничной печати. Мы читали эти сказания со смехом, поскольку они касались нас, но и не без прискорбного чувства — не за себя; мы молчали об этих сказаниях, потому что век их был недолог; день приносил их и день уносил.
Но вот в Брюсселе является большая книга, плод долгого и усидчивого труда, сочиненная остроумным автором многих книжек, скрывающим себя под курьезным псевдонимом Скедо-Феротти (как следует произносить, судя по итальянской структуре этого имени), или Шедо-Ферроти (если следовать немецкому выговору, которому следует и сам автор). Еще за несколько недель пред сим заграничные друзья наши известили нас о появлении этой книги и сообщали нам некоторые выписки из нее. Теперь незримая рука разбрасывает ее по России, и мы, наконец, успели ознакомиться с ней ближе.
Книга, о которой идет речь, принадлежит к целому ряду этюдов, которые автор посвящает будущему России (Etudes sur l'avenir de la Russie). Но своим объемом она чуть ли не превосходит все прежние этюды этого автора, — и, совершенно естественно, в прежних этюдах своих этот автор развивает свои идеи об освобождении крестьян в России и о других реформах, которые в ней совершаются; последний же труд его о будущности России, имеющей своим специальным заглавием вопрос: что сделают с Польшей?трактует о предмете несравненно более важном: предмет этот мы. Вопрос о будущности России и судьбах Польши подчиняется вопросу о нашей особе. Герой обширного трактата, излагающего соображения политического писателя, герой, наполняющий собой всю книгу и неотлучно присущий мысли автора, есть все тот же народившийся в Москве дракон М. Katkoff или М. Katkoff, как иногда изображает это имя, впрочем, весьма искусная рука корректора этой книги, вероятно, затем, чтобы будущие историки могли поспорить между собой даже о буквах имени этого знаменитого персонажа, господствующего над будущностью России и судьбами Польши.
Возведенные таким образом в политический сюжет о первоклассной важности, мы не можем, конечно, не заинтересоваться собой; нет никакого сомнения, и вся читающая публика не может теперь не заинтересоваться нами. Наш исследователь оценивает нас со всех сторон. Он исчисляет сумму сделанного нами добра и, как следует мыслителю, всесторонне и глубоко изучающему свой предмет, исчисляет также и сумму зла, которое мы причинили. Он знает, что все в нашем земном мире имеет свои хорошие и свои дурные стороны, но он еще лучше знает правило ловкости, предписывающее показывать некоторое беспристрастие к тому предмету, на который должен пасть сокрушительный удар. Собственной задачей автора было раскрыто причиняемое нами зло. Практическая цель его труда именно состоит в том, чтобы убедить всех, кому ведать о том надлежит, в нашем пагубном действии и освободить от нас мир, который мы тяготим своим существованием. Наши добрые стороны при такой цели вовсе не входят в план изучения г. Шедо-Ферроти, но он посвящает и им несколько строк, чтоб успокоить тех из своих читателей, которые могли слышать о нас кое-что не с дурной стороны. Шедо-Ферроти воздает нам хвалу за поражение, нанесенное г. Герцену, за то, что мы, как он описывает, сокрушили его господство над умами русской молодежи и овладели ее воображением, показав ей вместо России идеальной, которую показывал ей Герцен, Россию осязательную, чем положен конец революционному настроению, которое у нас господствовало. Но совершив этот подвиг и пленив воображение молодежи осязательной Россией, мы вступили в новый период нашей деятельности, — деятельности зловредной и пагубной, которая еще продолжается, но которой, как наш историк надеется, скоро будет положен конец. Наша заслуга относится к прошедшему, но зло, которое мы причиняем, длится теперь, и потому в настоящее время требуется, чтобы все благонамеренные люди соединили против нас свои усилия. Исследователь будущности России и судеб, ожидающих Польшу, пришел к убеждению, что самое пагубное развитие приняла наша деятельность в прошлом году по польскому вопросу. Мы оказались виновными в самом тяжком преступлении, которое г. Шедо-Ферроти называет ультрапатриотизмом; мы неистовствовали, мы безумствовали, мы говорили постыдные нелепости, дышавшие вредом и пагубой, в нас развились при этом все дурные инстинкты человеческой природы. Тут оказалось, до какой степени мы дурны и в какой мере можем быть опасны и вредны.
