Газета Завтра 413 (44 2001) - [17]

"; y+=" 26 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

27

[email protected] 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

ПУТИН ТАГ? (“Многоэтажные” проблемы президента России)

Формально Владимир Владимирович Путин пребывает на вершине публичной власти чуть более полутора лет. Но фактически он играет первую роль на сцене российской политики значительно дольше — с августа 1999 года. Именно за это время произошли столь коренные изменения устройства современного мира: экономического, политического, идеологического,— что мы, не боясь погрешить против истины, можем констатировать начало новой исторической эпохи.

Строго говоря, эпоха эта началась еще раньше — с “перестроечного” разрушения СССР. Но остальной мир продолжал еще почти десятилетие, почти незаметно мутируя, нежиться под теплыми лучами советского Чернобыля и ласковым ветром российских “реформ”, ежегодно приносивших Западу десятки, если не сотни миллиардов долларов реальных ценностей.

То, что случилось в Америке 11 сентября, наверное, могло произойти и в какой-то иной форме, но рано или поздно подобный “момент истины” обязан был наступить. Изменившемуся миру, изменившемуся Западу, изменившейся Америке больше не нужна Россия как донор и гарант их собственного процветания — эра процветания завершена, и новые глобальные проблемы уже не могут решаться с помощью даже самых изощренных форм эксплуатации “демократической России”.

Глобальная ситуация утратила свою определенность, все стало зыбким, непрочным, текучим. В мировой истории, по мнению ряда экспертов, нечто подобное происходило разве что после открытия Америки, когда поиски новой системы координат: в экономике, политике, идеологии,— стали насущной, жизненно важной потребностью народов Европы. Сегодня такая потребность охватывает человечество в целом. И место, которое сможет занять в подобных поисках Россия, похоже, определит судьбу нашей страны на многие века вперед.

БОЛЬШАЯ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ

Если рассматривать прикладные аспекты проблем, стоящих перед нынешней российской властью, то очевидной становится их комплексность и взаимообусловленность, жесткая взаимосвязь внешних и внутренних факторов, которая, впрочем, не задает Путину и Кремлю узкий "коридор возможностей", но, напротив, фактически лишает их ясных ориентиров и перспектив движения. В условиях такой "безграничной свободы" "ползучий прагматизм" и отсутствие реальной, а не декларированной, идеологии — даже вне зависимости от ее характера — создают для властных структур самые большие риски. "Никакой ветер не будет попутным для того, кто не знает, в какую гавань ему плыть",— видимо, не случайно этот античный афоризм именно за последние два года приобрел чрезвычайную популярность в околокремлевских кругах.

В этой связи вполне объяснимой выглядит поездка президента на русский Север (август 2001 года), где Путин посетил ряд святынь Православной Церкви. Во время посещения Соловецкого монастыря Путин прямо объяснил, что его интересует легитимационный потенциал религии. В частности, он объявил, что в основу внутренней и внешней политики России надо положить религиозную идею — равенства народов перед Богом. По его словам, эта простая истина легла в основу российской государственности и позволила создать сильное многонациональное государство. Очевидное желание Путина найти идеологическое обоснование для российской власти, тем не менее, пока не обрело сколь-нибудь адекватные формы

Так или иначе реализованная при Ельцине схема "сырьевой" интеграции России в мировое сообщество фактически приказала долго жить вместе с идеей самого "мирового сообщества" (агрессия НАТО против Югославии 1999 года). Мир все более очевидно раскалывается на блоки разного качества и величины, но при этом Россия не входит ни в один из них и не образует собственного блока. Отсюда — внешнеполитические метания российского президента и возглавляемой им "властной диагонали". Подобная модель поведения, несмотря на то, что ее непосредственным результатом может быть целый ряд локальных и временных успехов, в принципе неизбежно приводит к серьезным, чтобы не сказать катастрофическим, поражениям.

Из многочисленных примеров того, что дело обстоит именно так, достаточно привести лишь несколько самых показательных и "горячих". Так, заместитель госсекретаря США Дж.Болтон перед шанхайской сессией АТЭС провел закрытые консультации в российском МИДе. Судя по словам представителя российской стороны о том, что Москва и Вашингтон начинают "серьезное дело", вопрос о согласии России на пересмотр договора по ПРО выглядит решенным в пользу ревизии положений этого договора. Тем более, что перед этим Пентагон дал добро на подготовительные работы по строительству на Аляске ракетных шахт и командного пункта, которые должны стать испытательным полигоном будущей НПРО. США заявили, что считают это нарушением договора по ПРО. По неофициальным данным, американцы потребовали, чтобы Россия до ноября отказалась от сохранения Договора по ПРО от 1972 года — в противном случае Вашингтон выйдет из договора в одностороннем порядке. Характерно, что в ряд СМИ была запущена информация о существовании у вашингтонской администрации плана, который предполагает создание вокруг Путина, в случае несогласия последнего идти на уступки по ПРО, атмосферы нетерпимости, вплоть до выдачи его Международному трибуналу за преступления против человечности в Чечне. В таком духе высказывался перед генуэзским саммитом в "The Wall Street Journal" сопредседатель (от республиканцев) сенатского Комитета по международным отношениям Дж.Хелмс.