Газета Завтра 220 (07/1998) - [6]

Настоящий ученик, истинный человек, гармонитель. Ныне неживой.

История человечества пронизана обещаниями рая. Превозмогая тотальный гнет властителей, на свет рождались учения о долгожданном избавлении и счастливой жизни. Безумные утописты возглашали в коридорах темниц правдивые заветы Общества Без Зла, легковерные пророки угадывали в отсветах заката на далеких облаках облик Города, “ворота которого не будут запираться днем, а ночи там не будет”. Но иссякали голоса тайноведов, наступала тьма, скреплявшая холодом камень тюрем с периной облаков, и рушились идеалы.

Но ни религии, ни утопии не могли принести избавления человечеству, ибо никогда не поднимались они до той высоты мудрости и величия, с которой ВСЕ люди выглядят равными, одинаково достойными спасения. До сего дня не существовало учения, которое покрывало бы своей благодатью каждого на земле. Во всякой церкви найдутся непрощаемые грешники, у любой утопии есть хотя бы один враг, которого предписано уничтожить. Кто спасет последнего человека последнего времени?

…Я слушал, а старик говорил — закрыв глаза, сведя брови, в такт слов качая утвердительно головой. Я слушал его речь к окружающему нас миру — о том, что абсолютно плохих людей нет, что в любом из нас жив гармонитель, о безграничной, всепобеждающей любви, которая только и способна победить властительство. Малышев вещал о будущем, в котором не будет насилия и анархии, отомрут государство и армия, исчезнет за ненадобностью религия, сгинут невежество и страх. Мир станет прозрачным — гармония раскрепостит людей, и благодать прольется на наши головы. Передо мною вставала картина земного рая, рая безусловного, рая, ждущего нас всех, в котором хватит места для каждого человека — для вас и для меня тоже, — который настанет неизбежно — или мир погибнет навеки…

ВДРУГ ВСЕ ИСЧЕЗЛО: видение, голос, тепло дома и простор улиц. Появилась долгая дорога, уводящая за горизонт, и одинокий спутник на ней, седовласый, уставший. Черты его лица были мне теперь знакомы. Философ что-то доказывал самому себе, не соглашался, возражал и все дальше уходил по своему пути.

Небо попыталось обделить его счастьем, перепутав порядок вещей: когда он постиг истину, время как бы обратилось вспять. Свое учение он принес в чуть-чуть не готовый к нему мир, но он думал: вот-вот, скоро, сейчас его поймут. А вышло так, что мир с тех пор еще более откатился назад — в век суеверных свечей и голодных войн. Будто поменялись физические свойства пространства: философ стал невидим — он кричит, ему не отвечают, — и поэтому он вечно один, идет себе по дороге, без учеников, регалий и почета.

Но ни одиночество, ни время, ни даже небо не властны над человеком, который измерил и познал мир в своем уме. Мысли и чувства философа вплелись в стан вселенной и выведали ее суть. Малышев всесилен! Стоит ему повелеть, и мир покорится ему, скрежеща падет к его ногам. Но это будет по-властительски — не по добру. Поэтому он бредет молча по своей дороге к вечному будущему, скрытому в пыльных дождях и неясных пророчествах, а на поясе его старого плаща болтаются ключи от врат бытия.

Николай Старшинов (6.12.1924 — 6.2.1998 ) “О ТОМ, ЧТО БЫЛО…”

* * *

Ракет зеленые огни

По бледным лицам полоснули.

Пониже голову пригни

И, как шальной, не лезь под пули.

Приказ: “Вперед!”

Команда: “Встать!”

Опять товарища бужу я.

А кто-то звал родную мать,

А кто-то вспоминал — чужую.

Когда, нарушив забытье,

Орудия заголосили,

Никто не крикнул: “За Россию!..”

А шли и гибли

За нее.

1944

* * *

Солдаты мы.

И это наша слава,

Погибших и вернувшихся назад.

Мы сами рассказать

должны по праву

О нашем поколении солдат.

О том, что было, -

откровенно, честно…

А вот один литературный туз

Твердит, что совершенно неуместно

В стихах моих

проскальзывает грусть.

Он это говорит и пальцем тычет,

И, хлопая, как друга, по плечу,

Меня он обвиняет в безразличье

К делам моей страны…

А я молчу.

Нотации и чтение морали

Я сам люблю.

Мели себе, мели…

А нам судьбу России доверяли,

И кажется, что мы не подвели.

1945

* * *

Зловещим заревом объятый

Грохочет дымный небосвод.

Мои товарищи — солдаты

Идут вперед

За взводом взвод.

Идут, подтянуты и строги,

Идут, скупые на слова.

А по обочинам дороги

Шумит листва,

Шуршит трава.

И от ромашек-тонконожек

Мы оторвать не в силах глаз.

Для нас,

Для нас они, быть может,

Цветут сейчас

В последний раз.

И вдруг (неведомо откуда

Попав сюда, зачем и как)

В грязи дорожной — просто чудо! -

Пятак.

Из желтоватого металла,

Он, как сказанья чешуя,

Горит,

И только обметало

Зеленой окисью края.

А вот — рубли в траве примятой!

А вот еще… И вот, и вот…

Мои товарищи — солдаты

Идут вперед

За взводом взвод.

Все жарче вспышки полыхают.

Все тяжелее пушки бьют…

Здесь ничего не покупают

И ничего не продают.

1945

* * *

И вот в свои семнадцать лет

Я стал в солдатский строй…

У всех шинелей серый цвет,

У всех — один покрой.

У всех товарищей-солдат

И в роте, и в полку -

Противогаз да автомат,

Да фляга на боку.

Я думал, что не устою,

Что не перенесу,

Что затеряюсь я в строю,

Как дерево в лесу.

Льют бесконечные дожди,

И вся земля — в грязи,

А ты, солдат, вставай, иди,

На животе ползи.

Иди в жару, иди в пургу.

Ну что — не по плечу?..