Газета Завтра 220 (07/1998) - [5]

Борис Тихонович Малышев воевал, добровольцем ушел из института в специальный партизанский отряд, вернулся с войны весь израненный, с протезом вместо ноги. После демобилизации не сломался, принялся наверстывать упущенное — окончил институт, аспирантуру, вскоре стал деканом Московского института культуры. Впоследствии на воспоминания о войне наслоились философские воззрения, и получилась своеобразная философия собственной истории.

Малышев вспоминает два совершенно разных боя. Первый случился в августе 1941-го. “На рассвете шли в разведку, готовили проход в тыл врага коннице генерала Доватора. Родной смоленский лес. Настроение приподнятое. Вдруг в нескольких метрах из густых кустов команда по-немецки: “Огонь!” Падаю камнем. В голове единственная мысль: как медленно падаю! Успел упасть, чувствую: жив. Нас было семеро, пятеро замешкались и тут же были убиты.

Фашисты, выждав несколько минут, убедившись, что все мы недвижимы, осторожно начали подступать к убитым, чтобы забрать оружие и документы. Я понял: сейчас обнаружат и схватят. Сдаваться живым не желал. Решил схватить первого приблизившегося, сплестись с ним в клубок, а там будь что будет.

Мне повезло! Прямо на меня надвигались высокие офицерские сапоги. Мгновение! Прыжок! Сапоги в моей мертвой хватке. И крик ужаса фашиста: мертвый схватил живого. Солдаты бросились прочь, вырвался и мой офицер. Тут же прыгаю в кусты, выхватываю гранату и — в сторону врага. Взрыв! Топот ног убегающих солдат. Осмотрел себя: кровь течет по правой ноге, две пули в мягкие ткани. Перебинтовал — и на базу.

Этот бой был честным: человек против человека, рукопашная: или я, или он. Но был и другой бой — страшный, бессмысленный, явивший подлинный ужас войны.

В марте 1943-го пошел с десантом под Новороссийск. Высаживались глухой, дождливой ночью из штормового моря. Нас обнаружили. Слепой артобстрел по площади. Вода кипит. Берег в огне. Для нас боя и не было: десант обстреливался невидимым противником. Слепая нечеловеческая машина смерти смешивала нас с водой и землей. Вдруг взрыв рядом. Удар! Мысль: как глупо кончается жизнь. И чувство беспомощности, унижения, моральной раздавленности. Тогда я пережил мгновение войны, в которой уже не возможны ни победители, ни побежденные. Эта то, что грозит сегодня миллиардам людей — всесветная машинная ядерная война.”

Чтобы избежать катастрофы, людям нужно понять, что время властителя ушло вспять. Его организаторский накопительский пыл больше не нужен: благодаря НТР человечество овладело столь высокой производительностью труда, достигло таких научных высот, что впредь может спокойно существовать без разрушений и насилия. Впереди — эра гармонителей, творческого и радостного труда.

При этом речь идет не о пресловутом “золотом миллиарде” человек из развитых стран, выживающих за счет нищеты остального мира. Нет, в реальности на Земле хватит места на всех, надо лишь перекрыть разрушительную энергию властителей и их теней и дать простор гению творцов.

Конечно, властители добровольно не бросят узду, которую они накинули на мир. Поэтому основной целью на нынешнем этапе истории является революция гармонителей. Революция не как драка, свержение, смерть, а как качественный скачок внутри каждого человека, переход на более высокое состояние, выход человечества из третьего трагического кризиса. “Революция гармонителей — тихая, добрая, ненасильственная, лучезарная, наполняющая радостью и счастьем.”

Для того, чтобы революция произошла, необходимо скорейшее объединение разобщенных до сих пор гармонителей. Таким образом, главным лозунгом сегодняшнего дня становятся слова: “ВЫДВИГАЙТЕ ГАРМОНИТЕЛЕЙ!”. Ищите их, подхватывайте их, взращивайте их в самих себе — пока не стало поздно.

У Малышева был любимый ученик — Иван Федорович Зубков. Один-единственный. Он учился в малышевской аспирантуре, защитил кандидатскую, стал доктором философских наук. Он сам понял всю малышевскую философию, понял все до конца. И открыл еще одну Диалектическую Самодвижущуюся Материальную Систему — геологическую. Вы бы знали, какую теорию создал Иван Зубков! Он сталкивал массы океана с громадой суши, в жерле извергающегося подводного вулкана находил он рождение первых форм жизни…

Умер Иван Федорович, вот уже четыре года прошло. Ему пятьдесят два всего было. Зубков страдал болезнью крови, и, уехав на ученую практику в белую от солнца Аравию, он не вернулся живым. С какой нежностью рассказывает Борис Тихонович о своем любимом ученике! “Солнце спалило моего Зубкова…” Вспоминает, как во время приема экзамена Зубков, уже умудренный ученый, забыв обо всем на свете, засел у окна с малышевской книгой, и так поразило его одно место в работе, что прямо во время ответов он воскликнул на всю аудиторию: “Гениально!!!”

А есть ли еще ученики у Малышева? “Да есть, — говорит, — несколько философов, которые меня своим учителем называют. Но они меня и не читают даже. Вышла у меня статья в “Вестнике МГУ”, звоню одному: “Читал?” Он отвечает: “Да не успел еще”. Звоню второму — “Времени нет, Борис Тихонович”. Нет, мой Зубков один такой был…”