Газета Завтра 205 (44 1997) - [27]

Среди десятка миллионов царствуют как будто сон и тишина. Но и над станом Дмитрия Донского стояла тишина однако заплакал воевода Боброк, припав ухом к земле: он услышал, как неутешно плачет вдовица, как мать бьется о стремя сына. Над русским станом полыхала далекая и зловещая зарница”.

И как продолжение пророчества о вечной битве русского и космополитического начал в России — от безграничных пределов государства до одной-единственной человеческой души, в которой проходит этот водораздел, — высокая музыка, идеальный образ вечного витязя, гибнущего и возрождающегося для нового боя:

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней!

Над вражьим станом, как бывало,

И плеск и трубы лебедей.

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем.

Теперь твой час настал. — Молись!

И поистине символично название статьи того же 1908 года: “Стихия и культура”.

Мы переживаем страшный кризис. Мы еще не знаем в точности, каких нам ждать событий, но в сердце нашем уже отклонилась стрелка сейсмографа. Мы видим себя уже как бы на фоне зарева, на легком кружевном аэроплане, высоко над землей а под нами — громыхающая и огнедышащая гора, по которой за тучами пепла ползут, освобождаясь, ручьи раскаленной лавы”.

Каждое слово здесь для нас словно выжжено огнем. Катастрофа “Челленджера” была первым предупреждением, которому человек не пожелал внять. В ответ на это равнодушие последовал Чернобыль, “разгадка которого еще впереди”. Но даже это событие наши дражайшие соотечественники поспешили утопить в либеральных бреднях о “технике безопасности”, “ответственности государства” и “правах человека”… Тогда последовал Спитак как реакция самой земли на развязанную кровавую человеческую бойню.

Что еще нам нужно, чтобы опомниться?

Народное восстание Блок совершенно справедливо отождествил с природной стихией, против которой человек как был, так и остался бессилен. “Есть еще океан…” Эта дневниковая запись родилась при известии о крушении “Титаника”.

В дикой погоне за прибылью, в тщеславном стремлении перещеголять конкурентов, в жажде невиданного рекламного трюка, в бешенстве от собственного жира “цивилизованный человек” ХХ века поистине возомнил себя Богом… Расплата за подобное приходит незамедлительно. “Чудо кораблестроительной техники” ХХ столетия идет ко дну.

“Есть еще океан…”

Наши либералы много чего не могут простить Блоку. Гуманистическое сознание отказывается воспринимать неизбежность возмездия человеку за его необузданную гордыню. Анатолий Якобсон в своем “Конце трагедии” лишь сконцентрировал всю сумму либеральных претензий к великому поэту… Дальше следовало лишь мелкое тявканье по частным поводам.

Холодным и трагически-скорбным оставался Блок и в январе 1918 года, когда писал великую статью “Интеллигенция и революция”, великую поэму “Двенадцать” и великое стихотворение “Скифы”.

Холодным и трагическим голосом он объясняет ныне нам самоочевидные вещи, которые тогда оставались за семью печатями для его собратьев из интеллигентского стана.

“Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное она жестоко обманывает многих она легко калечит в своем водовороте достойного она часто выносит на сушу невредимыми недостойных но это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда — о великом”.

А ведь большинство наших литературных современников, преимущественно столичная публика, отнюдь не старшего поколения, ведет себя подобно “русскому денди”, также изображенному Блоком.

Культурный переводчик, космополит и циник, либерал по натуре, он, глядя на портрет Сталина, вопил на всю улицу: “И этот идиот нами правит?”, чем распугал прохожих и приобрел репутацию “жутко смелого” человека. При раскопках могилы Гоголя умудрился украсть косточку из скелета и водрузить на свой письменный стол — “Бога нет, все дозволено!” А попав в узилище, по воспоминаниям Николая Заболоцкого, без всякого давления со стороны следователей увлеченно закладывал всех подряд.

А началось все — с откровений его перед Блоком.

“Я слишком образован, чтобы не понимать, что так дальше продолжаться не может и что буржуазия будет уничтожена. Но, если осуществится социализм, нам останется только умереть пока мы не имеем понятия о деньгах мы все обеспечены и совершенно не приспособлены к тому, чтобы добывать что-нибудь трудом. Все мы — наркоманы, опиисты женщины наши — нимфоманки. Нас — меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодежи: мы высмеиваем тех, кто интересуется социализмом, работой, революцией. Мы живем только стихами… Ведь мы — пустые, совершено пустые”.

Теперь же духовные последователи этого “денди”, демонстрируя в издевательски убыстренном темпе народные демонстрации 30-х годов, комментируют их с дьявольскими ухмылочками, что опять-таки заставляет вспомнить строки Блока из поэмы “Возмездие”.

Все это может показаться

Смешным и устарелым нам,