Газета Завтра 197 (36 1997) - [11]

Безумное столичное действо было фактически началом президентской кампании Юрия Лужкова, новым отсчетом его политической биографии. Он уже не раз заявлял свои претензии на верховную власть в России, но делал это стандартными для убогой российской политики способами — заключал альянсы, интриговал, надеясь, что сыграют роль огромные суммы денег, которыми он располагает. Эти попытки войти во власть жестко и умело пресекались Ельциным — уникальным мастером аппартных игр. И тогда московский мэр продемонстрировал замечательное упорство и способность учиться. Он понял, что Россия — не высушенная страстью к наживе Америка, и сами по себе денежные мешки не только не пользуются уважением, но скорее презираются. У нас еще любят шедрость, широкий замах на траты и на дела. И Лужков принялся качать себе харизму, как культурист качает в спортзале “мышцу”. Он взял на вооружение не одряхлевшую либерально-демократическую идеологию, а идеи патриотизма и имперской державности, буквально выхватив их из рук КПРФ и карликовых национал-патриотических организаций. Лужковский патриотизм аляповат и безвкусен — “вы хочете русских, их есть у меня”, в одну кучу смешались бутафорские символы имперского величия, сарафаны, матрешки, балалайки и картонные пивные бутыли, — но он прекрасно воспринимается отупевшей от телевизионной порнографии московской толпой. Той самой, которая в 1991, толкаясь у “Белого дома”, сделала Ельцина владыкой нашей Родины. Теперь жалкий и безжизненный, он спрятался в тени громадного московского карнавала, словно почти без возражений уступая место сильному сопернику.

Размах и напор московского праздника оказался неожиданностью для бывших соратников Лужкова, ставших ныне его смертельными врагами. Праздник готовился в тайне, как военная операция, и по эффекту, может быть, равноценен блестящей победе над превосходящими силами противника. Приятно было смотреть на вытянутые физиономии холуев Гусинского, которые с экранов НТВ безуспешно пытались склонить москвичей слиться в экстазе скорби по случаю смерти леди Ди. Москва — празднующая, танцующая и пьяная, посреди войны, хаоса и развала государственности, — это убедительная демонстрация силы Лужкова и сплачивающейся за его спиной национально ориентированной буржуазии. Только, вопреки обычаю, вместо танков он выставил расписных лебедей, а за пехоту сошли священники в золотых ризах, впервые в своей практике поминающие в своих молитвах “мэра”. Вознесенный на вершину политического Олимпа разгонявшими над Москвой тучи истребителями, осененный взмахами патриаршей руки, Лужков ныне — лидер огромной личной харизмы и с ним не могут сравниться ни гладенький Немцов, ни косноязычный Черномырдин. У него может быть лишь один соперник — президент Белорусии Лукашенко. И недалек, возможно, тот час, когда нам надо будет выбирать между этими двумя людьми.

Александр БОРОДАЙ

ПЕРЕД РАССВЕТОМ

Владимир Винников

Символично, что юбилейное, 850-летнее празднование Москвы предшествует очередной и вовсе не круглой 617-й годовщине Куликовской битвы. Именно Москва стала “собирательницей земель русских”, организатором и создателем нашего Отечества — в жесточайшем противостоянии с католически-протестантской Европой на западе, Ордой на востоке и Портой на юге. Жесткая, не верящая ни слезам, ни признаниям на кровавой дыбе, Москва шаг за шагом прирастала землями великого евразийского пространства. Ни Иван Калита, ни Дмитрий Донской, никто из рода великих князей, а затем и царей московских — не был “гуманистом” и “просветителем”. Они строили государство русских людей — из расползшихся по “своим” уделам московитов, тверичей, рязанцев, новгородцев, угличан и прочих “русскоязычных”, ковали из них великий не только размерами, но и духом народ, освоивший в конце концов “шестую часть земли с названьем кратким Русь”.

Были в этом бесконечном движении и жуткие, предельные срывы Смут начала XVII и конца нынешнего, XX века. Первый связан с прервавшим великокняжескую династию Борисом Годуновым, ее “восстановителем” Лжедмитрием и соборно поставленным на царство Михаилом Романовым. Возможно, парадигма русской Смуты повторяется — с Борисом Ельциным и пока неизвестным Лже — кем?

Во всяком случае, фактическое отсутствие президента на лужковском празднике, вобравшем в себя сгусток глубинных и пока не нашедших ни выхода, ни внятного выражения энергий населения смутной “Эрэфии”, явно показало: он, президент, уже лишний в новой системе политических и жизненных ожиданий нашей разрушенной и оболганной им и его клевретами страны. Новейший “царь Борис” — еще на вершине выстроенной под него властной структуры, но уже никто не согласен держать ее на своих плечах. Мистический, хотя еще не крестный, ход на Воробьевы (Ленинские) горы под хруст разбитого бутылочного стекла обрушил эту построенную на обмане всего нашего народа постмодернистскую конструкцию. Ведь не ради французского кудесника-музыканта Жарра, не ради его картинок с Наполеоном, лошадками и красными звездами прорывали кордоны милиции, ломали обнесенные колючей проволокой заборы и двигались по полуночной Москве эти миллионы людей — им просто надоело нынешнее межеумочное состояние и так или иначе символ его — мультипликационный, понимаешь, президент РФ. Они жаждали не бесплатного мороженого или пива — они жаждали иной жизни: иной страны, иных отношений, иного ЗАВТРА, если угодно.