Газета Завтра 157 (49 1996) - [34]

Великий бульдог, покидая свой город,

Был зол на невиданный дикий союз,

Он шел на охоту

с разгневанным взором.

Медведь перед волком

держись и не трусь.

“Ну, этот бульдог — явно Черчилль. А медведь — символ России. Говорят — попрут его после выборов из премьеров. Озлится — и испечет какую-нибудь гадость. Матерый вражина. Не дает его британскому высокоблагородию покоя наш союз с Америкой. Постарается вбить клин. Наверняка постарается! Он там, на Западе, после смерти Рузвельта популярен. Стравит нас с янки. Надо нам, стало быть, думать не только о бомбе, но и о средствах доставки. Эти бзделоватые либералы уважают только кулак. Будет ракетно-атомный кулак. Надо срочно подстегнуть ракетные работы, чтобы ноздря в ноздрю шли с атомным проектом. А потом можно и Берия убрать, а сейчас никак нельзя — вся организация бомбовых работ в его руках.

Какое оружие скрыто в ракете,

Которую мчит крыловидный огонь.

Латинское небо рвет северный ветер,

И грозами взорван был венский покой.

Правильно делает ставку пророк на ракетные силы. Но причем здесь Вена? На Вену кидать ракеты нет смысла в обозримом будущем, Вена уже сказала свое слово в истории. Хватит с лихвой того, что я там с этим бесноватым повстречался… Впрочем, всякое может сотвориться в мире, может, не сказала еще своего последнего слова красавица-Вена, мать ее так… Да и астрологи могут ошибаться, может, и не скажет уже ничего Вена… Но ошибки астрологов — не преступления. А вот мои ошибки — страшней преступлений. Эх, мне бы пророческий дар, а то дальше лысины с родимым пятном не видать ни зги. Жаль!.. И в памяти всплыли строки любимого Лермонтова:

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь.

Когда детей, когда невинных жен

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мертвых тел

Начнет бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать:

И зарево окрасит волны рек:

В тот день явится мощный человек,

И ты его узнаешь — и поймешь,

Зачем в руке его булатный нож:

И горе для тебя! — твой плач, твой стон

Ему тогда покажется смешон;

И будет все ужасно, мрачно в нем,

Как плащ его с возвышенным челом.

Лермонтову я не страшен. Он говорит: “мощный человек”… Он меня не боялся, подобно этому Нострадамусу. Чего бояться укротителя зла? Вот это стихи, не то что “Расцветший розовый бутон к фиалке голубой прильнул…” — усмехнулся Сталин, вспомнив строчку из своих юношеских стихов.

"ОБЕРЕГАЮТ РУССКИЕ СЛОВА…" Игорь Тюленев

* * *

Кто нам сети паучьи расставил,

И свой жирный язык проглотил?..

— Не по честному!

Это без правил! —

Кто нам правила установил?

Я, писавший о Гогах-Магогах,

Прозябаю в уральской поре,

Слишком зная о призраках

много —

Отразилась Магнитка в дыре.

Кто копал эту яму державе?

Кто плетьми трамбовал

котлован?

И Мамоне служил и Варавве,

Веял в небо фабричный туман.

И жемчужные детские слезы

С пьяным хохотом

свиньям швырял,

Не вылазил от срама из кожи,

Но куски со столов собирал.

Стыд-то, стыд-то какой

и тревога…

Дернет ниточку вольный паук —

И волна атеизма до Бога

По глазам поднимается вдруг.

Булавой голова покачнется,

И покатится в бездну венец.

И на утро никто не проснется,

Никого не приблизит Творец.

И над родиной русское горе,

Как над Китежем, воды сомкнет,

Вместо нас

на великом просторе —

Ковшик бражника

уткой всплывет.

Это гордая чаша забвенья,

Что испил до конца мой народ.

Кто у Бога попросит прощенья?

Кто на дно за Россией нырнет?..

* * *

Так значит есть Небесная Россия,

На холмах облачных алмазный

вертоград,

И нету тьмы, лишь голоса родные,

Словно лучи пронизывают сад.

А мне и любо: —

Пушкин и царевны,

А мне и славно,

кто ж не будет рад,

Что нет лгунов —

итоги их плачевны,

За пазухой у Бога нет наград.

И нет блудниц,

тем паче, власть имущих,

Нет распрей, грабежа

и воровства,

Роскошные реликтовые кущи

Оберегают русские слова.

Где в скинии Творец и человеки,

Источники бурлят живой водой,

И прошлое прошло —

теперь вовеки

Сын Человеческий

останется с тобой.

Остановись перед

Престолом Божьим,

Он ототрет с очей твоих слезу,

Ты брел сюда сквозь пламя —

бездорожьем,

Но верен был России и кресту.

Порой душа пугается напрасно

Переступить бессмертия порог,

Того не зная —

умирать нестрашно,

Коль Господу угоден русский слог.

ПУШКИНСКАЯ ПЛОЩАДЬ

В небе Пушкин в блеске бронзы,

Мимо важно ходят бонзы,

Проезжают президенты,

Не являя интерес.

А в подземном переходе

Место отдано свободе,

Выбор, если хватит ренты, —

От сохи до стюардесс.

Есть “еврейская газета”,

В сток впадает речка Лета,

У “Плейбоя” три девчонки,

Три девчонки задарма.

Фарс, трагедия — все рядом,

Аты-баты, мирный атом,

Книги, трусики, колготки,

Вход в метро… А дальше тьма.

Мимо жизни катит поезд,

Мимо ближних катит совесть,

Загляни в глаза — увидишь

И вершки, и корешки.

И услышишь крик баяна

В ржавых пальцах ветерана —

Это русский, а не идиш,

Подыхает от тоски.

* * *

А русские уж больно оробели,

Неистребима Авеля печать,

Что ж поспешаете,

не видя божьей цели:

— Так точно! —

проходимцу отвечать.

Заморскому уму и веры больше,

Когда его Европой понесет —

Не тронет ни Германии,

ни Польши —

У нас хлеба под корень посечет.

То между башен разобьет