Газета Завтра 1240 (36 2017) - [28]

«Настоящее — уныло»,- вычитывали у Пушкина и жили параллельно системе, которая — будем честны — кормила их исправно, ибо Советская Власть нуждалась в прослойке «новых аристократов». Однако! Пребывал ли Васильев на пике славы и общесоюзной популярности? Чтобы во всех журналах, учебниках, календарях — его богатыри и девы с косами? Нет. В послужном списке — ряд важных региональных премий, выставок — Казань и окрестности. Если Москва, - то в рамках республиканского представительства. Не гнобили, как пытаются вещать некоторые современные публицисты, но и не продвигали. Его тотальная известность и даже - культовость — увы, посмертная. Сейчас это покажется странным, но его по-настоящему оценили, открыли во времена Перестройки — тогда же начались панегирики, журнальные развороты, масштабные экспозиции. Почему он «выстрелил» именно в 1980-х? В те годы была потребность в образцах железного героя, мускулистого и — отстранённого, как Конан Варвар и супермены Бориса Вальехо... Но это случится много позже, а пока - на дворе конец 1960-х.

 двойной клик - редактировать изображение

Константин Васильев обретает свою нишу — сказочно-фантазийная Русь-матушка — с её волхвами и забытыми идолами. Языческая тематика в СССР не возбранялась — напротив, она проходила под грифом «народные традиции». Былины включались в школьную программу, как неотъемлемая часть русской идентичности. Васильев пишет дивную, загадочную «Жницу» (1966) — деву с лицом фидиевой Афины и руками Афродиты Книдской. Такие же руки у моделей Энгра и Давида. Эти пальцы не могут и не умеют сжимать серпы, а лицо — бесстрастно и безжизненно. Не жизненно. Впрочем, Колхозница Веры Мухиной и крестьянки из композиции «Хлеб» напоминают богинь Олимпа, но никак не реальных пейзанок. Советское искусство допускало эстетизацию. От натурализма - шарахались, полагая его неприглядным и чуждым. Исследователи творчества Константина Васильева подчёркивают, что у большинства героинь его полотен — черты матери или — сестры художника. Вместе с тем, это обобщённый образ классической красоты — неизменный и затверженный. «Русалка» (1968) — снова отрешённость и погружение. Заповедный лес, куда нет хода. И не надо! Русалка не ждёт избавителя. Ответ васнецовской Алёнушке — там глубинная тоска. Хоть в омут. А здесь — прохладная Вечность. Картины деревенской жизни. «Ожидание» (1976), в коем гораздо больше созерцательности, чем нетерпения, и — любовная сцена «У чужого окна» (1973) — никакого буйства плотской страсти, лишь свежее дыхание зимы. «Плач Ярославны» (1974) — скорее величественная античная трагедия, в которой долг преобладает над чувствами. Женщина в страданиях, но — патетика и театр. Не бьётся — обращается к небу. Волхвы с пронзительными, льдистыми глазами. Интересно, что и Фёдор Достоевский (1976) тоже напоминает волхва. Русские витязи — исторически-достоверные и былинные. «Бой со змеем» (1974), «Василий Буслаев» (1974), «Поединок Пересвета с Челубеем» (1974), «Илья Муромец и голь кабацкая» (1974) — созданные в течение года, эти картины заряжают мощной энергией. В них заключена сила - она не расплёскивается даром, а сконцентрирована в единой светлой точке. Васильев торопится жить, словно бы что-то предчувствуя. Его занимает и германо-скандинавская мифология. Пожалуй, нигде и никогда эти образы не были столь отчётливы и ярки, как у русского, советского мастера. Мне доводилось видеть самые разные иллюстрации к сагам и вагнеровскому циклу — немецкие, шведские, британские, но только выпускник Казанского художественного училища сумел до конца прочувствовать дух и смысл. Его тяжеловесные валькирии - квинтэссенция белокурой северной красы, как, впрочем, и воины — с топорами и мечами, в рогатых шлемах — придуманных, декоративных, как в операх о Кольце Нибелунгов. Великая Отечественная война — ещё одна грандиозная тема. «Прощание славянки» (1974) — всё та же Ярославна, только теперь она провожает советских ратников. «Нашествие» (1974) — разорённый христианский храм. Фигура маршала Жукова (1974) — репрезентативный вид на фоне пожарищ и поверженных фашистских знамён.

 двойной клик - редактировать изображение

Почти все художники оставляют после себя автопортреты — факторы самолюбования. Автопортрет Васильева (1968) — с намёком. Он — и классика. Он — и Вечность. Сложи-ка эти буквы из льдинок — получишь мир, как обещала Снежная Королева. Складывал, составлял... Васильев погиб в 1976 году — ему было всего 34 года. Строить конспирологические умозаключения, что, мол рептилоиды загубили «художника земли русской» я не стану - такого пафосного шлака полным-полно в Интернете. Иные критики гнусавят: картины Васильева — лубочная попса, притом неважного качества. Мол, всё одинаково и посредственно, а рисовать античные профили умеет каждый выпускник художественной школы. Что пейзажи у него — банальны, за исключением, «Лесной готики» (1973). Что глаза героев — стеклянные-оловянные, а позы - деревянные. Молчите! Он до сих пор узнаваем. Он вызывает горячие споры — хоть бы и о вкусах. Он волнует. Васильев — творец изумительного мира — обжигающего и леденящего. Сверхчеловеческого. И очень советского.