Газета Завтра 1233 (29 2017) - [30]

На Шаболовке создан Музей Авангарда (Серпуховский вал, 24 стр.2), больше напоминающий многофункциональный комплекс: тут и выставки, и лекции, и концерты. Идея — рассказ об архитектуре 1920-1930-х годов на примере зданий района. Но дом — это не только стены. Важна повседневность, историческая материальность. Чем жили? О чём мечтали? Здесь можно отыскать и образцы дверных ручек, и ёлочные украшения, и пышные альбомы с фотографиями. Устроители сообщают: "Экспозиция будет существовать в формате "in progress" и постоянно пополняться. Кроме того, она станет площадкой для дискуссий, встреч, круглых столов, посвящённых будущему района и сохранению его материального и нематериального наследия". Краеведческий музей — это сложно и тонко. В позднем СССР о них всё больше рапортовали. На деле там царила оловянная скучища, а экспонаты состояли из двух разделов: "Наш край в первобытно-общинную эпоху" и "Наш край после Революции", а потому сразу после сомнительных черепков шли фотографии местного камвольного комбината. Нынче краеведение сделалось модным. Возникают всевозможные лекционные точки, музейно-просветительские центры, интеллектуальные площадки на базе галерей и библиотек. Нельзя не отметить, что в этой сфере у нас прогресс, а уютный Музей Авангарда — тому подтверждение.

На стенде — история дома-коммуны по улице Лестева, дом № 18. В постреволюционное время эталонным обиталищем признаётся дом-коммуна. Светлое будущее — для бойцов-коллективистов: "Жить единым человечьим общежитьем". Примусам и тухлой обывательщине — война! Всё — вместе. Всё — по команде. Комнаты — аккуратные отсеки для сна. Бодрствование — в спаянном содружестве. Прекрасна и сама формула: "жилые ячейки". Великий Ле Корбюзье говорил о доме, как о "машине для жилья". Коммуна — это не только ячейки, но и целый комплекс услуг ("общественный блок") — столовая, ясли, рабочий клуб с библиотекой, спортзал. А ещё — летний кинотеатр и солярий на крыше. Предполагалось, что человек должен ежесекундно развиваться, а сибаритский, жвачный отдых — удел отсталых элементов и жирных нэпманов. Пришёл с работы? Не дрыхни! Беги в спортзал, библиотеку, на лекцию или — загорать на крышу. Не лежать, как бревно, а делать упражнения. На экспозиции можно увидеть фотографии и даже видеосюжеты, посвящённые быту коммун. Перед нами — юные и резвые комсомольцы, бегущие то в душ, то в столовую, то — на работу. Ощущается ярая свежесть и новизна.

В действительности всё было много сложнее, хотя бы потому, что хомо-сапиенс по своей сути — разумный индивидуалист и проявляет коллективность исключительно в работе и решении глобальных задач. Вот ребята сдают зарплату в общий котёл. Нам показывают список — на что пойдёт каждый рубль. Энтузиазм — по сюжету. А по жизни? Маловероятно. Впоследствии от коммун ушли, отказались в пользу традиции, а "жил-ячейки" превратились в знакомые нам коммунальные квартиры — с культом салфеточек, матрасов и борщей. Нормально! Сами проекты домов-коммун (они же — "школы коммунизма") остались в прошлом, как светлый и наивный образец социальной утопии. В музее можно увидеть встроенную мебель тех ячеек: полки, вешалки, ванные шкафчики, холодильные отсеки. Их нельзя было ни передвинуть, ни убрать, ни перевезти на новое место. Возбранялось и загромождение "чуждыми" баулами, привезёнными, например, из деревни. Стерильность и ранжир. Вспоминается замятинская фантасмагория, не ставшая реальностью. Кстати, в том же видеосюжете явлены будни Донского крематория — первого "гигиенического огненного кладбища", как это называли рабкоры и спецкоры. В принципе, сожжение усопших не было славянам внове: в языческие лета всё так и происходило. Но пугает здоровый, бодрый цинизм, с которым тогда говорилось о трупосожжении. Кадры беспристрастной хроники: люди, оказывается, могут наблюдать, как сгорает их родственник или товарищ. Зачем?! Демонстрируют и сгоревшие останки — крупным планом. Оторопь. Ступор. Такое стало возможно только в 1920 х, когда вершиной всего объявили "естественный биологизм" и при этом транслировалось отношение к человеку как к… механизму. Отработал — пожалуйте на свалку. И никаких сантиментов.

Вот — иная эра и другой настрой. Имперские-тридцатые. Даниловский универмаг — многоярусный дворец, витрина Страны Советов. (В 1940-м году он получит статус "Московского показательного универмага по торговле улучшенным ассортиментом товаров по особым ценам"). Аскетизм — в прошлом. Более того — он враждебен и ложен. Эксперименты — в топку. Жить стало лучше и особенно — веселее. От чересчур светлого будущего — с обобществлённым бытом и казёнщиной — отрешились в пользу привычных форм. Даниловский универмаг выглядит роскошно: в его прихотливых, но уверенных линиях ощущается влияние буржуйского стиля ар деко. Изысканность и точность. На этом фоне представляются белокурые статные "венеры" в белых платьях со слегка завышенной талией и кавалеры в широкоплечих двубортных пиджаках с белыми же брюками. Изумительной чёткости полукруглая лестница — от неё веет солидностью. Меж тем, здание универмага — динамично. Оно своим фасадом вторгается в пространство и напоминает корабль, несущийся по волнам. Экспозиция рассказывает нам об истории проекта и сложностях возведения.