Газета Завтра 1233 (29 2017) - [18]

В Москве центральные власти ждали без особого восторга, мягко говоря. И никакой торжественной встречи им не организовали. Во-первых, там уже был свой Московский областной совнарком, претендующий на роль, как минимум, автономного правительства. В подчинении МОСНК входили 14 губерний Центральной России, то есть его власть распространялась далеко за пределы Москвы и её окрестностей. Во-вторых, московское руководство стояло на платформе "левых коммунистов", к которым принадлежали такие виднейшие большевики, как Ф.Э. Дзержинский и Н.И. Бухарин. "Левые" выступали за ускоренную коммунистическую реорганизацию, в частности — за немедленную отмену денег. При этом они настаивали на децентрализации управления и категорически отрицали возможность сотрудничества с "буржуазными специалистами".

В Москве Ленин немедленно начинает схватку за массы, отбивая их у "левых". Историк Д.О. Чураков пишет: "11 марта 1918 г. поезд с членами Советского правительства прибывает в Москву. На следующий день Ленин осматривает Кремль и помещения, в которых предстояло разместить Советское правительство. По его распоряжению, над Кремлём поднимается Красное знамя советской России. Москва становится столицей русского государства. В этот же день, несмотря на трудный переезд и заботы по устройству правительства на новом месте, Ленин сразу же начинает выступать на митингах с разъяснением своей позиции по Брестскому миру. О размахе предпринятых Лениным усилий свидетельствует, например, масштаб организуемых с его участием пропагандистских мероприятий. Только на одном из первых митингов, состоявшемся в манеже бывшего Александровского училища, присутствовало не менее 10 тысяч человек". ("Эхо Брестского затишья. К вопросу о III кризисе советского правительства")

Ленину удалось победить "левых коммунистов", хотя сам МОСНК он смог распустить только летом 1918 года. И это была очень важная победа. Красные "государственники" поставили заслон наиболее космополитическим и нигилистическим силам в партии большевиков. А кроме того, удар был нанесён по удельным сепаратистам, которые подняли голову не только на национальных "окраинах", но и в самой Великороссии. И здесь, опять-таки, был реализован старомосковский архетип.

В плену партийности

Однако при всём при том, большевики так и не смогли изжить своего западничества, которое было следствием вестернизации всех российских элит — консервативных, либеральных и социалистических. Над Советами была поставлена Партия — сугубо западный институт. Тем самым, как представлялось большевикам, оптимизировалось государственное управление, что было особенно важным в условиях нарастающих социально-политических противоречий, вылившихся в гражданскую войну. И, конечно, это дало мобилизующий эффект. Но в то же самое время становление партийной диктатуры указанные противоречия усиливало, причём не только по линии "элиты-массы". Глубокий раскол стал пролегать уже в самих массах.

Наиболее острая ситуация сложилась на селе, хотя произошло это не сразу. Поначалу центральная власть не только не подавляла местные крестьянские общества, но, напротив, всячески побуждала их крепить самоуправление — конечно, на советской основе. "В многочисленных воззваниях и обращениях к населению большевистские лидеры постоянно подчёркивали: "Советы — это организация полной свободы народа", "учиться управлять надо всему народу", "Товарищи трудящиеся! Помните, что вы сами теперь управляете государством!", "Ваши Советы — отныне органы государственной власти", — пишет историк В.М. Андреев. А Совнарком в своём обращении 15 ноября 1917 г. почти умолял рабочих и крестьян: "Не ожидайте, товарищи, предписаний сверху, сами берите власть в свои руки, сам осуществляйте свою власть". ("Политическая трансформация крестьянских Советов в 1918 году").

Именно эта беспартийность Советов, соответствовавшая природе русской соборности, и не устраивала большевиков, чья партия стала претендовать на роль монопольной силы, безраздельно главенствующей в обществе. Такая эволюция была вполне логичной. Дело в том, что наличие общенациональной политической структуры предполагает и наличие мощного, разветвлённого аппарата. Это "малые пространства" — разнообразные общины — могут позволить себе обойтись без него. Причём оптимальная модель взаимодействия здесь предполагает горизонтальную, сетевую кооперацию. Но партия — это аналог госбюрократии, тем более что уже с 1918 года она стала усиленно сращиваться со столь же стремительно укреплявшимся новым, партийным аппаратом. Партийно-государственная бюрократия становилась мощной олигархией, претендовавшей на контроль над всеми ресурсами.

Вот, например, отчёт секретаря Степащинской сельской комячейки (Московская губерния) на Волоколамской партийной конференции: "Ячейка была создана в июле 1918 года для реорганизации Совета, так как население деревни кулацкое, с которым надо бороться… Сейчас Советы на полной высоте. В Совете все коммунисты". В том же духе выдержан и отчёт бронницких (та же губерния) партийцев: "Принимаются все меры к удалению из волостных Советов беспартийного элемента и замены их коммунистами". Технологии тут были незамысловатыми: "При перевыборах волсоветов под руководством волячеек из 16 в семи волостях проведены свои люди, в других прошли 1-2 коммуниста, а в остальных сочувствующие… негодный элемент по предложению волячеек из волсоветов выкидывается и кооптируются коммунисты".