Газета Завтра 1233 (29 2017) - [16]

Что ж, большевики примерно так и сделали. В Конституции 1918 года было чётко прописано, что "основной ячейкой государства становится не территориальный округ, а производственная единица (завод, фабрика)". На низовом уровне выборы в Совет происходили от предприятий, воинских частей и сельских общин. Потом уже выстраивалась система вышестоящих Советов и их съездов. Венчал же её Всероссийский съезд и Всероссийский Центральный исполнительный комитет. Причём Совет народных комиссаров (правительство) считался всего лишь отделом ВЦИК. Более того, все партоорганизации большевиков зависели от советских финансов. То есть на первых порах советское государство было действительно советским и весьма самобытным, по крайней мере, в сравнении с западными "демократиями".

И не случайно, что за Советы крепко ухватилось русское общинное крестьянство. Правда, сделало оно это не сразу, а, по старинной традиции, после некоторого размышления. Кстати, либеральное Временное правительство пыталось соблазнить крестьян бессословными, "общегражданскими" земствами. Однако самому крестьянству подобные безликие учреждения были не нужны. А вот Советы им пришлись по нраву — сельские жители увидели в них новое издание столь привычных и родных крестьянских сходов (последние часто назывались именно "советами").

И крестьянство ухватилось за советскую организацию крепкой хваткой. До Октября 1917 года в губерниях центральной России Советы имелись лишь в 16 волостях (из 1001). Но уже в марте следующего года они существовали в 965 волостях (96%). Тем самым русское крестьянство доказало, что оно не является какой-то аморфной массой, но представляет собой совокупность организованных общин, обладающих социальной и политической субъектностью. На первых порах крестьянские Советы (как и подавляющее большинство всех крестьян) относились к правительству большевиков довольно лояльно. Однако самих партийцев эта лояльность устраивала всё меньше. Дело в том, что большинство крестьянских депутатов не принадлежали ни к одной из партий. Сам принцип партийности, экспортированный с Запада, казался им глубоко чуждым, в отличие от самобытной советской организации, продолжавшей, на новом уровне, традицию сходов.

"В Москву, в Москву!"

Большевики весьма жёстко переломили западническую тенденцию, во многом именно заставив передать власть Советам, порвать с традицией западной демократии. И в этом проявилось их своеобразное славянофильство. Сам Ильич поднимался до патриотического пафоса, когда подчёркивал значение Советов и роль России в утверждении новой формы государственности, альтернативной западной демократии: "Первый раз в мире власть государства построена у нас в России таким образом, что только рабочие, только трудящиеся крестьяне, исключая эксплуататоров, составляют массовые организации — Советы, и этим Советам передаётся вся государственная власть. Вот почему, как ни клевещут на Россию представители буржуазии во всех странах, а везде в мире слово "Совет" стало не только понятным, стало популярным, стало любимым для рабочих, для всех трудящихся. И вот почему Советская власть, каковы бы ни были преследования сторонников коммунизма в разных странах, Советская власть неминуемо, неизбежно и в недалёком будущем победит во всём мире". ("Что такое Советская власть")

"Клевещут на Россию"… Такие слова были бы более уместными в устах какого-нибудь монархиста-консерватора, однако, как видим, их вполне мог употреблять и такой интернационалист, как Ленин. Кстати, весьма любопытно, что, придя к власти, Владимир Ильич неоднократно и жесточайшим образом критиковал "демократию вообще", которая была (да и продолжает быть) фетишем либералов всех мастей. В январе 1918 года (месяц, в который была разогнана Учредилка) он бичевал демократию так, что этому могли бы позавидовать многие "крайние" монархисты: "Демократия есть одна из форм буржуазного государства, за которую стоят все изменники истинного социализма, оказавшиеся ныне во главе официального социализма и утверждающие, что демократия противоречит диктатуре пролетариата. Демократия — формальный парламентаризм, а на деле — беспрерывное жестокое издевательство, бездушный, невыносимый гнёт буржуазии над трудовым народом… В ответ на обвинение нас в том, что мы боремся против "социалистов", мы можем сказать только, что в эпоху парламентаризма эти сторонники последнего больше уже ничего общего с социализмом не имеют, а загнили, устарели, отстали и перешли, в конце концов, на сторону буржуазии. "Социалисты", которые кричали во время войны, вызванной империалистскими побуждениями международных грабителей, о "защите родины", — это не социалисты, а прихвостни, прихлебатели буржуазии. Те, кто так много говорит о диктатуре демократии, — те бросают только бессмысленные, нелепые фразы, в которых нет ни экономического знания, ни политического понимания". ("Заключительное слово по докладу Совета Народных Комиссаров на III Всероссийском Съезде Советов")

Либеральная публика всех мастей (от кадетов до "умеренных социалистов") обрушилась на Ленина и большевиков за "монархизм". По мнению либералов, свергнутая монархия как бы реинкарнировала в "комиссародержавии". Например, эсеровская газета "Друг народа" опубликовала воображаемую беседу Государя с Лениным, в которой последний был подан как "Николай III". А вот "хохма" из сатирического журнала "Бич": "Б. царь упражняется в старом своём занятии — пишет без конца: "прочёл с удовольствием". Этой подписью испещрены поля всех газет, особенно "Правда"…". В оппозиционной прессе печатался "манифест" Государя, в котором он призывал голосовать за партию большевиков. (Любопытную подборку подобной сатиры привёл А. А. Майнсурян в книге "Другой Ленин".)