Газета Завтра 1217 (13 2017) - [37]

И словно ожил. Ему подвальные говорят: Брага, влюбился ты, что ли? Куда-то всё уходишь, улыбаешься, как блаженный. За собой следишь, будто бабу завёл».

А Толян и правда стал часто ходить в санприёмник мыться. Выуживая вещи из помоек, смотрел, подходит ли ему. И воображал, что вот идёт этот его дядя (он около лодки, видимо, рыбалку любит), и видит его, своего племянника. И не стыдно ни Браге перед дядей, ни дяде за племянника.

Вскоре все в альбоме были поименованы. Между всеми установились родственные связи: кто кому кем приходится. У всех определились характеры. Грымзу одну Толян даже хотел вырвать из альбома и выбросить - такая гадина! Ведь бывают же стервы! Эта толстая тётка, что на диване сидит и нагло лыбится (и чего лыбится? Напакостила и рада), стерва, жена дяди. Окрутила, собака, мужика. Дядька-то - золото, а не мужик. Она сидит, на диване устроилась барыней. А он, так и знай, посуду моет. Надо убрать её из альбома - много чести. Но не убирал. Пусть будет. Бог ей судья.

А вот бабуля - очень хорошая. Она и Толяна любила. Да, Толян – любимый внук. Он к ней в гости ездил. Это – дядя, брат отца... Одним словом - всех определил. А в матери себе никого не мог определить. И в сёстры. Потому получалось как-то неполно. Но и вклеивать фотографии матери и сестры в альбом не хотел. Будто в чужие люди отдавать. Сам себя вставил. Так это его дело. А женщин в чужие люди отдавать?! Как они там среди чужаков? Ему казалось, что когда альбом закрыт, его обитатели живут своей жизнью.

Толян уже начал вспоминать, что видел этих людей, что и к ним в посёлок приезжали. Он не фантазировал. А вспоминал! Точно! Ведь приезжали же! Они снились ему. У Толяна была семья! Очень достойные родственники. И он, когда альбом отрывает, ходит к ним в гости.

Как-то он сидел на лавочке в одном из ближайших к жилищу дворов, рассматривал альбом. И впервые за много лет по-настоящему испугался. В таком положении, как у него, чего бояться? Терять нечего. Смерть не страшна, может, она и желанна, да не признаёшься себе. Заболеть тоже не боишься. Как ни странно - такое чувство свободы! От всего. Жизнь в свободном полёте. А тут – хлоп сзади по плечу! И сразу ор Короба, одного из обитателей подвала:

-О! Интеллигент! На лавочке в парке книгу читает! Брага, чё тут у тебя? Бестселлер, а? -и альбом вырвал! Брага оторопел, дар речи потеряв. За секунды чего только ни передумал! А Короб бросил пакет, где звякнули алюминием банки, и в альбом впился. Брага чуть не заплакал. И такая беспомощность! Ноги ватными стали. Короб присвистнул, как мог, беззубым ртом:

-Ну Брага! Это чё, твои? Да-а-а. А ты граф настоящий! Да-а-а!

Его дурашливое настроение сменилось на почтительное. Он словно вспомнил манеры, о которых, наверное, слышал, в кино видел. Может, и дома учили, как себя вести. Был же и этого беспутного Короба дом. А дома, какой бы ни был, детей хорошему учат. Другое дело, воспринимают ли, слушают ли старших. Короб кашлянул, словно для солидности, и спросил:

- Можно, я ещё посмотрю?

Брага не мог вымолвить ни слова и только головой кивнул. Вырывать из рук? А порвёшь? А в грязь уронишь? Да и заподозрит неладное. Делать-то что в такой ситуации, когда с поличным попался? А тут пока смотрит, можно придумать что-нибудь.

Короб как с ума сошёл: достал какую-то тряпку из кармана, типа платка носового, и руки вытер, только после этого стал страницы перелистывать. На лице его то восхищение- это когда он даму в шляпе видел, очень красивую девушку, на море. То уважение, это он на фотографии мужчин в военной форме реагировал: один полковник был. Это как бы дядя Серёжа, тёткин муж. А потом вдруг у Короба - слёзы. Брага растерялся. Короб уже открыто рыдал. Еле выговорил:

-Мне тебя, Брага, жалко. Я – что? Отец пил, бил. Мать умерла, я сбежал, даже школу не окончил. Мне нашу училкутоже жалко: такая хорошая. Я ночевал у неё иногда, а сбежал. Будто предал. И уже времена были - и не искал никто. Здесь ничего не нашёл, но и там не потерял. А ты? У тебя-то вон какая жизнь была! Кино!

Короб дошёл до фотографии Браги, вклеенной им в альбом. Вздохнул, серьёзно произнёс:

-Конечно, правильно, что никому не показывал. Хуже нету, когда тебя, взрослого мужика, жалеют. А я никому не расскажу.

И потом заискивающе произнёс:

-Это наша тайна Брага, да? Пусть наша тайна будет.

Брага кивнул, потому что так и не мог произнести ни слова. Это оторопь на него напала, которую он уже забыл. В детстве в такую оторопь впадал, когда отец их с Генкой курящими в сарае застал. Тогда оторопел, потому что точно знал - накостыляет отец. И как говорится, будто накаркал. В армии ещё так же оторопел, когда чеку из гранаты выдернул, а бросить - рука не разжималась. К счастью, сержант не оторопел. И тоже потом накостылял. Правильно сделал. А сейчас-то что? От кого попадёт? Брага оторопел, что его эту тайну, этот секрет узнал ещё кто-то. И словно чужой человек зашёл в дом в самый сокровенный момент.

Молча сидели. Также молча разошлись. Вечером, вернувшись. Брага узнал, что Короб страшно напился и пока не вырубился, выл, никому ничего не говоря.