Газета Завтра 1213 (9 2017) - [30]

Буквально через несколько лет возобладали традиционные вкусы. Человек сталинской эры воспринимал себя в качестве наследника всех предыдущих культур. Он — некий венец эволюции, а его жизнь — сопричастность вселенской сущности. Во всём — дух имперства и восприятие исторических форм как родных, своих, исконных. Рождается энергичное советское палладианство. В каждом жесте — свободное распоряжение эллинскими, ренессансными, барочными линиями. Проект Государственного театра Туркменской ССР в Ашхабаде, (1934, Алексей Щуко, Владимир Гельфрейх, Юрий Щуко) почти лишён местного колорита — здесь исключительно дух палаццо. В зрительном зале Театра имени Алишера Навои в Ташкенте (1944, Алексей Щусев) мы также видим следование имперской традиции, правда, здесь куда больше восточного звучания. Проект Летнего театра им. П.И. Чайковского на Елагином острове в Ленинграде (1941, Александр Гегелло) напоминает о старинных чертогах — нам кажется, что здесь были бы уместны не работяги с Кировского завода, но господа в пышных париках и атласных камзолах… Тем не менее, всё это принадлежало теперь народу.

Всё изменила Оттепель, когда колоннаду объявили "архитектурным излишеством", а на смену застывшей классике пришёл молодёжный, космополитический модернизм. Лёгкие конструкции, заигрывание с футуризмом, попытки переиграть самого Ле Корбюзье. Впрочем, довольно скоро — уже к концу 1960-х — вкусы опять поменялись, и наступила эра "брежневского постмодерна" с его дороговизной и унылым безобразием. Безобразие, в принципе, не бывает унылым, однако "номенклатурный" стиль позднего СССР почему-то совмещал эти две эстетические крайности. Тогда шутили, что раньше архитектура была "застывшей музыкой", а теперь это — окаменевшая мысль. Хотя изредка случались и шедевры. Так, Владимир Сомов проектирует грандиозный театр в Новгороде (1974), а Владимир Кубасов строит на Тверском бульваре здание нового МХАТа (1972-1973). Оба сооружения эффектно выглядят и не производят впечатления "окаменевшей мысли". Сценографические решения второй половины XX века, по мнению устроителей выставки, "отличались остроумным минимализмом или сложнейшими экспериментальными построениями". Экспозиция содержит проекты декораций и макеты Эдуарда Кочергина, Давида Боровского, Сергея Бархина, Бориса Мессерера. Некоторые из них действительно остроумны, другие — спорны. Выставка в МУАР — великолепный экскурс в историю театрального мастерства, дизайна и архитектуры, а вместе с тем — страницы нашей коллективной биографии. Театр — это люди, вкусы, идеи. Мы все — актёры на подмостках жизни…

Где Григорович — там победа!

Где Григорович — там победа!

Марина Алексинская

2 марта 2017 0

Заметки из дневника «Фестиваля балетов Юрия Григоровича»

Январь—февраль. Каждый день этих двух месяцев был наполнен ожиданием балета Григоровича, переживанием балета Григоровича, и вот 26 февраля, "Иван Грозный" на сцене Большого театра под овации публики завершил "Фестиваль балетов Юрия Григоровича"… Остались воспоминания, похожие на сон, и предлагаемые вниманию читателей заметки.

Это   — Победа

Победа оружия тотального эстетического поражения под названием "Русский балет". Никто не может объяснить: почему он, один из самых странных, самых неестественно-выспренных, самых абстрактных видов искусства, воздействует на зрителя так…. как выдвижение в акваторию Средиземного моря фрегата Черноморского флота "Адмирал Григорович" с крылатыми ракетами на борту. Гордость переполняет душу, ощущение чего-то неуловимого, как дуновение Зефира, перехватывает дыхание…

Вот русское воинство, под сенью золота хоругвей, окрыленное волей и бесстрашием царя-полководца Ивана IV стрелой пролетело из кулис в кулисы   — и зал взревел, не в силах справиться с охватившим его шквалом эмоций.

Да, говоря о Русском балете, хочется говорить об армии. Вспомнить фразу: "Народ, который не желает кормить свою армию, будет кормить чужую". Собственно говоря, оно так и было в "новейшей" истории России. С руки Государственного академического Большого театра страна кормила "партнеров", устраивая залётным гастролерам, западным хореографическим компаниям, едва сводящим концы с концами в родных пенатах, поистине царские приемы. "Уж сколько их упало в эту бездну"… Кристофер Уилдон, Твайла Тарп, Матс Эк, Уильям Форсайт и другие — истеблишмент мировой хореографии, "интеллектуалы" и "исследователи" — они фраппировали московскую публику "идеальным урбанистическим балетом", гальванизировали "актуализацией классики" с последующим превращением её в пособие по физиологии и психиатрии.

В один из дней — вспоминаю — Большой театр дал очередную "премьеру века", "Метаморфозы" Мориса Бежара. Весенняя Москва бурлила, звенела, кипела. Будучи обладателем "счастливого билета", я открыла тяжелые дубовые двери театра, сделала два-три шага в фойе и… оказавшись буквально в рое жаждущих и страждущих приобщиться к "парижскому шику", билет кому-то отдала, не задумываясь. И что любопытно. Приблизительно тогда же, а это вторая половина 90-х, судьба свела меня с кругом военных моряков. Вице-адмиралы и каперанги в орденах и медалях, один прокладывал путь Пятому флоту СССР, другой — рубкой атомной подлодки проламывал льды Арктики, в беседах почти смирялись с утратой Черноморского флота навсегда. Таковы были настроения. Обрушивался пантеон прошлого, вскрывались старые раны, Большой театр — ходили слухи — под нож гнал декорации "советских" постановок.