Газета Завтра 1202 (50 2016) - [4]

Впрочем, с точки зрения граждан, важнее тут не долги "Роснефти", а её налоги в казну: в кризисном 2015 году они составили 2,3 трлн рублей. Наконец, это Игорь Сечин — самый влиятельный не-чиновник в России. С другой стороны, более влиятельных, чем Сечин, чиновников легко пересчитать на пальцах одной руки; в этом смысле не сильно ошибётся тот, кто скажет, что "Роснефть" — это Путин.

И всё это богатство принадлежит государству. Ещё до продажи компании стопроцентно государственный "Роснефтегаз" владел 69,5% акций "Роснефти" (другая значительная доля в размере 19,75% акций с недавних пор принадлежит ВР — то есть, консорциум войдёт лишь "третьим"). Теперь, когда сделка будет закрыта, у государства останется 50% акций "Роснефти" плюс — это самое важное — одна "несгораемая" акция, принадлежащая правительству РФ и подкреплённая вхождением самого "Роснефтегаза" в список стратегических предприятий России, не подлежащих продаже.

После обнародования этого списка в далёком 2004 году стало ясно: доля государства в компании рано или поздно будет снижена до минимально допустимого — сегодняшнего — уровня, но ниже его уже вряд ли опустится. Вдобавок, по условиям сделки, новым акционерам не будет позволено влиять на политику компании или блокироваться с ВР — даже несмотря на то, что четверо из девяти директоров "Роснефти" окажутся иностранцами.

А ещё "Роснефть" — одна из первых российских компаний, угодивших в западные санкционные списки, которые подразу­мевают запрет на кредитование и доступ к технологиям. И хотя ни то, ни другое не мешает "Роснефти" находить, когда нужно, деньги или закупать новые шельфовые платформы, всё же среди наблюдателей в последние месяцы распространилось мнение: отыскать покупателей на столь значительный куш Сечину будет непросто.

Как оказалось, они просто не знали Сечина.

Швейцарский конь, катарская лань

Но зачем они вообще понадобились, эти покупатели? Таков первый из сложных вопросов, на который интересно поискать ответ.

Официальная версия гласит, что продажа пятой части "Роснефти" вызвана необходимостью покрыть хотя бы часть почти трёхтриллионного дефицита, заложенного в бюджет страны на будущий год. Однако прибавка дополнительных 700 млрд рублей хоть и выглядит солидно, но особой погоды не делает. Да и время для продажи было выбрано странное, считают, споря с Путиным, аналитики: нефть сейчас на подъёме и будет явно дорожать на фоне сокращения добычи в странах-членах ОПЕК — а с нефтью станут расти и котировки "Роснефти". Так что с продажей можно было и подождать до весны–лета.

Так? Не совсем. Во-первых, вместе с ОПЕК на сокращение добычи нефти ради поддержания её стоимости пошла и Россия — которая теряет на этом деньги, но вовсе не горит желанием потерять заодно и рынки. Во-вторых, есть вещи поважнее бюджета — даже с точки зрения убытков. Например, война. Точнее, война в Сирии, где прямо сейчас решается — ни много ни мало — вопрос о будущем статусе России как державы, способной диктовать свою волю миру.

Просто удивительно, как оба этих соображения оказались воплощены в действующих участниках консорциума, швейцарском нефтетрейдере Glencore и катарском инвестфонде Qatar Investment Authority. Между которыми нет вообще ничего общего, кроме двух вещей: оба они больше всего на свете любят деньги — и как нельзя лучше подходят для решения задач, стоящих перед Россией.

Зачем нужен Glencore, деловая репутация которого десятилетиями выстраивалась на рискованных контрактах со странами, изнывавшими под разного рода санкциями? Затем, что этот трейдер, в рамках сделки заключивший с "Роснефтью" пятилетний контракт на поставку дополнительных 220 тысяч баррелей нефти в сутки, обеспечит российскому гиганту гарантированный рынок сбыта, и притом по минимальной цене — поскольку основные купоны швейцарцы смогут стричь как акционеры. Объёмы не самые большие, однако другие элементы этой стратегической сделки — например, привлечение к ней, со стороны Glencore, европейского банковского капитала в нарушение всяких антироссийских мер — дают ту самую "синергию", о которой так любит упоминать Игорь Иванович.

Зачем понадобилось привлекать личную кубышку катарского эмира? Очевидно, чтобы "привязать на короткий поводок" одного из ключевых, помимо поиздержавшейся Саудовской Аравии, присмиревшей Турции и дружественного Ирана, исламских игроков на Большом Ближнем Востоке — "купив" его лояльность за его же деньги. Можно выразиться иначе, назвав эту сделку своеобразным "откупом" от влиятельного "спонсора джихадизма", повлиять на которого иначе у России никак не получалось. Окажется ли этот "поводок" или, если угодно, "бублик" эффективным, покажет время — но попытаться в любом случае стоило.

Что будет дальше?

Но есть в этой истории и второй сложный вопрос — ждёт ли нас ещё что-то, помимо уже увиденного акта с участием катарцев, швейцарцев и, как выясняется, итальянцев? Не последует ли в этой захватывающей драме нового действия, которое могло бы, среди прочего, объяснить спешный выпуск "Роснефтью" в тот же самый день, 7 декабря, облигаций в размере 600 млрд рублей — то есть в сумме, сопоставимой с ценой всей сделки, но явно превышающей долю "безденежных" швейцарцев, вместо которых, по опасениям проправительственных либералов, компания была готова заплатить, чтобы купить саму себя? И если приобретение "Башнефти", на фоне которого пришлось даже отправить под арест министра Улюкаева, оказалось лишь частью многоходовки — то, может быть, ещё ничего не закончилось?