Газета "Своими Именами" №9 от 26.02.2013 - [30]

При регулярном чтении публикации московских СМИ про времена горбачёвщины и постгорбачёвщины у меня возникает ощущение, что мы жили не только в разных странах, но и вообще в параллельных мирах. Где они, москвичи, узрели тогда свободу слова, прессы, радость каких-то перемен, энтузиазм? В пределах московской окружной дороги? Для меня и моих товарищей по Интердвижению те времена – вал репрессий, непрерывных кровавых зверств, леденящего душу страха и моря беженцев - моя Одесса и сегодня забита ими. Но был и героизм, мужество и сопротивление нашего многонационального народа горбачёвской чуме.

Сегодня, когда в Москве так называемая «оппозиция» трусливо сопит носом и выдаёт за акт великого гражданского мужества рядовую драчку с московским ОМОНом 6 мая, тем более интересно послушать тех, кто действительно рисковал жизнью за нашу Родину. И про депутатов, которые не только протирали штаны в парламенте, но и дрались с полицией. А. Сивов

Провал ГКЧП в августе 1991 г. явился для нас страшнейшим событием. Мы боролись за СССР до последнего, а тут такое! В первый день мы подумали: «слава тебе, Господи, наконец-то они взялись!». Со своей стороны мы помогали, как могли. Звонили, посылали телеграммы в Верховный Совет СССР, во все инстанции, связывались с депутатами от Интердвижения - с Коганом, Алкснисом, Петрушенко. Мы спрашивали: это всё серьезно или нет? Они нам отвечали, особенно Петрушенко: да, серьёзно. На третий день мы поняли, что всё это игрища и ничего серьёзного не будет. Баррикады демократов - это была такая чушь! Пальнули бы по ним один раз – разбежались бы во все стороны. Но они знали, что в них никто стрелять не будет, и так себя и вели.

Наш Народный фронт обрадовался, конечно, провалу ГКЧП. Против нас сразу начались репрессии. Но мы народ уже битый. Первым страшным потрясением для нас было 12 июня 1990 г., когда Верховный Совет РСФСР объявил о независимости своей республики. Мы слышали по радио трансляцию съезда и были потрясены тем, что только шесть депутатов проголосовало против независимости РСФСР. Остальные, в первую очередь наши коммунисты, проголосовали «за». Я тогда сказала Носову (лидер Интердвижения Молдавии. – А.С.): «Они же проголосовали за независимость от нас! То есть нас «кинули» ещё тогда.

И мы подумали, что надо готовиться к тому, что придётся уйти в подполье. Но руководство Интердвижения было хорошо известно и руководству республики, и Народному фронту. Мы не скрывались никогда, чётко высказывали свою позицию и проводили акции протеста. Был и референдум, при нашем участии проходило создание Приднестровья, Гагаузии.

Мы тогда подготовили второй эшелон, который мог бы заменить нас, если мы уйдём, или нас пересажают, или перестреляют. ГКЧП провалился, и в Молдавии всё наше руководство, 13 человек, объявили «врагами молдавской нации». Объявили это те, кто ранее кричали про процессы, про «врагов народа», осуждал Сталина. И вот они придумали свою формулировку.

Мы решили, что нам надо уходить, оставляя руководство организацией на других. Лично мне не хотелось уходить. А вдруг там будут стрелять, как я потом в глаза людям посмотрю? Скажут, что смылась. Я решила из Кишинёва не уезжать и осталась на квартире у человека, который не был непосредственным членом Интердвижения, не был яркой фигурой, но сочувствующим. Дочь я отправила из республики, а мать осталась дома, она не захотела уезжать. Сказала: я старая женщина и никому не нужна.

Ни наши родственники, ни друзья и товарищи не знали, кто куда уходит – каждый за себя. «Не знаешь – не продашь». Никто не знал, как поступят с нами, если отловят хоть кого-нибудь. Могут создать и такую ситуацию, что не хочешь, а скажешь. Если не знаешь – то и не скажешь. Все рассредоточились.

Я там прожила дней десять, но хозяин квартиры струсил. Он однажды пришёл с работы и говорит: «Знаешь, Лена, уходи. Потому что есть люди, которые мне дороже жизни. Могут придти за тобой и взять нас всех». Он был прав. Если бы узнали, где я, – могли. Все улицы в Кишинёве были обвешены листовками с нашими фотографиями с текстом: «Разыскиваются враги молдавской нации, предатели молдавского народа».

Когда он мне это сказал, я поняла, что идти некуда, кроме как к себе домой. Я подумала - плевать на всё, и пошла. Решила, что если пойду закоулками, то скорее поймают, затеряться в толпе легче. Пошла по улице Ленина, где было полно народу и огромное множество «героев Молдавии» с автоматами. И действительно, меня не заметили в толпе, зато увидел один из наших, один из тех, кто сменил нас на боевом посту. Он подошёл и сказал: «Что вы делаете, Елена Дмитриевна! Смотрите - кругом висят листовки с вашей физиономией: разыскивается». А я ответила: «Мне деваться некуда, Борис Дмитриевич! Иду домой».

- Ладно, мы что-нибудь придумаем.

Я пришла домой. Моя мама в ужасе: тебе постоянно звонят, с молдавским акцентом, спрашивают, где ты. А я, к сожалению, даже не могу сказать, потому что не знаю.

- Это не к сожалению, а к счастью, что ты не знаешь.

Только я пришла, раздаётся звонок. И кто-то с молдавским акцентом говорит: