Газета "Своими Именами" №32 от 06.08.2013 - [18]

А вот влияние на массы комсомола: «Теоретически комсомол должен был помогать партии в ее работе. Однако эта организация, как и в самом начале своего существования, была весьма несовершенна. Частично это объяснялось тем, что практически все рабочие комсомольского возраста (от шестнадцати до двадцати шести лет) посещали одно из учебных заведений, а это обычно занимало почти все их свободное время. Другая причина заключалась в том, что аппарат комсомола с момента своего образования состоял из некомпетентных, честолюбивых и политически безответственных людей. Около полудюжины секретарей городского комитета комсомола бесславно исчезли один за другим; одного из них арестовали за растрату фондов, другого публично осудили за пьянство и распущенность, а нескольких обвинили в политическом двурушничестве и лицемерии».

А вот партия в общем: «Партячейка прокатного стана-500 состояла из пятидесяти шести членов и кандидатов в члены партии, а также двадцати одного сочувствующего». (Это на 720 человек работающих.) «Члены партии имели некоторые привилегии: им было легче получить стипендии на время обучения, новые квартиры или отпуск в августе, а не в ноябре.

Но, с другой стороны, они несли гораздо большую ответственность. Если что-нибудь случалось, работа шла плохо по вине бригады, то рабочие — члены партии — несли такую же или даже большую ответственность за это, чем беспартийный бригадир. Если появлялись вакантные административные должности, на них обычно выдвигали членов партии, нежели беспартийных работников с такими же способностями».

А вот конкретные люди, выдвинутые партией на руководящую работу: «Директор коксохимического завода Шевченко — тот самый, который был заместителем начальника строительства в 1933 году, — с тех пор успел получить орден Ленина. Он стал членом районного и областного комитетов партии, поселился в отдельном доме из восьми комнат и регулярно зарабатывал несколько тысяч рублей в месяц. Шевченко много работал и нещадно гонял своих подчиненных. В целом все руководимые им подразделения работали хорошо. Но сам он так и остался грубым, невоспитанным человеком и непорядочным карьеристом. Иногда в мелочах он выдавал себя. Например, 1 мая 1936 года коксохимический завод получил пятьдесят патефонов, которые должны были быть вручены лучшим рабочим в качестве премий к празднику Первого мая. Шевченко забрал себе десять патефонов и продал их, положив деньги себе в карман. И он сделал это не потому, что ему нужны были деньги. Все, что он только мог пожелать, у него уже было. Просто таким уж он был человеком». Сами понимаете, если Скотт о нем пишет, упоминая фамилию и должность, то значит, орденоносец Шевченко уже сидит. Поэтому Скотт не стесняется даже в тексте книги: «Однажды вечером он устроил прием, по своим масштабам неслыханный для Магнитогорска. Он послал специально агента на юг купить фруктов и шампанского, нанял лучших музыкантов в городе и пригласил все сливки общества из Березок. Даже Завенягин приехал на этот банкет около часа ночи, но отношения между этими людьми складывались таким образом, что ни Шевченко, ни его гости не начинали есть и пить до тех пор, пока не появился их начальник. Завенягин, довольно неодобрительно отнесшийся к подобной оргии, пробыл всего лишь полчаса и уехал. Всю ночь и даже на следующий день Шевченко и его приятели поглощали остатки приготовленных для этого банкета блюд. Заводским инженерам и администрации было прекрасно известно обо всем, однако рабочие ничего не знали». Вот еще один партийный выдвиженец: «Николай Иванович Удкин, один из коллег Шевченко, был старшим сыном в состоятельной украинской семье. Он был убежденным сторонником того взгляда, что Украину завоевали и подавили, а теперь ее эксплуатирует группа большевиков, состоявшая в основном из русских и евреев, которые ведут — не только Украину, но и весь Советский Союз в целом - к гибели. Более того, он полагал, что капиталистическая система функционирует гораздо лучше, чем социалистическая. Это мнение он высказывал своим самым близким друзьям». Понятное дело, что и Удкин уже получил свою десятку, хотя и остается вопрос, а как Скотт узнал о его настроениях?

А вот о Завенягине, о котором, как я писал, Скотт думал, что того арестовали: «…Однако мне кажется, что закат его карьеры начался в тот момент, когда он привел в состояние шока нескольких подлинных коммунистов в Магнитогорске, людей совестливых и порядочных, и вызвал зависть у всех остальных, построив излишне просторные и комфортабельные дома для себя и некоторых близких к нему людей, среди которых был и начальник ГПУ. У Завенягина был самый большой дом из четырнадцати комнат, стоимость которого вместе с обстановкой составила 300 тысяч рублей. Все это не привлекло бы такого внимания и не вызвало бы столько разговоров, если бы дело происходило где-нибудь в другом месте, а не в Магнитогорске, где рабочие жили в грубо сколоченных деревянных бараках, а инженеры и технический персонал — в довольно-таки убогих квартирах, где были открытые канализационные сточные канавы, и что хуже всего — больница размещалась в неотапливаемых барачных помещениях, в которых даже не были настелены полы».