Газета "Своими Именами" №18 от 03.05.2011 - [19]

Итак, эта ночка у меня началась нескучно. Я спустился на первый этаж общаги к телефону, находившемуся у вахтёрши, и вызвал милицию. Тут же со второго (женского) этажа спустились и эти уроды со смешками: «Звони, звони!» Вахтёрша, которая не имела права их пропускать в общежитие, была явно ими запугана, они развалились тут же на стульях, и по их мордам было видно, что они действительно ни в малой степени не беспокоятся по поводу приезда милиции. Подъехал патруль, зашли два милиционера, и тут, откуда ни возьмись, из самой общаги выскакивает ещё один урод в трико, майке и в милицейской фуражке, и отсылает патруль с уверениями, что он сам во всём разберётся.

Поднимаемся на четвёртый этаж ко мне в комнату – эти трое ублюдков и мент. Мент требует от меня написать, что произошло, а мне накануне родители прислали посылку с яблоками, так вот эти уроды расхватали яблоки, стоят вокруг меня, чавкают и пересмеиваются с ментом. Мент забрал мною написанное, сказал, что милиция во всём разберётся и наконец ушёл вместе с посмеивающимися уродами. Информация о том, что главарь этой шоблы сын начальника милиции, находила своё подтверждение.

Надо было заняться и губой, я чувствовал языком, что губа распорота сантиметра на 4 и так просто не заживёт. Но я проходил медкомиссию при поступлении на завод и уже знал, где расположена городская больница, поэтому потопал туда. В приёмном покое сидели две девчушки, они меня осмотрели и вызвали дежурного хирурга – это тоже оказалась девчушка, но чуть постарше. У них на лицах долго была нерешительность, но, наконец, консилиум эскулапов решил, что губу нужно всё же зашить. Вкололи мне новокаин и приступили. Штопали они меня довольно долго и навязали такие узлы, что опухоль шрама на губе у меня, если присмотреться, и сейчас видна, а в те годы не было случая, чтобы я познакомился с врачом и чтобы он, выбрав время, не отозвал меня в сторону и не поинтересовался – не рак ли это? Но что поделать – город был молодой, все мы были молоды и неопытны, у меня на этих девчушек никогда обиды не было. (Единственное, я с такой губой надолго разучился свистеть, и чёртов Гарик Енин меня вечно при встречах подначивал: «А ну свистни!». Но, с другой стороны, как говорится в редко используемой ныне присказке: «Для мужчин всего дороже шрам на роже!» Девчушки мне его обеспечили.)

Утром я приехал на работу с большим опозданием и с вопросом, прежде все-го, к Гарику и Лё-ше: «Это что же тут такое, мать вашу, творится?!» Хегай тут же по-звонил Влади-миру Павловичу Березко, начальнику цеха, и Гарик меня к нему по-вёл. Березко выс-лушал, помрачнел и позвонил В.Н. Пасюкову, ис-полнявшему обязанности главного инженера. Владимир Николаевич тут же вызвал меня к себе, выслушал, помрачнел, позвонил начальнику милиции, мы сели в машину главного инженера и поехали в город. Поднялись на второй этаж милиции в кабинет начальника, тот нас ждал. Вместе с ним был и худой седой майор, казах – начальник уголовного розыска. Я снова рассказал всю историю в подробностях, хотя, надо сказать, моя губа не располагала к красноречию. Помрачнели менты. Начальник милиции, когда я сказал, что, по мнению народа, главарь шайки – его сын, запротестовал, что у него вообще нет сыновей, и было видно, что офицеры милиции догадываются, что будет делать Пасюков (а говорил главный инженер завода с ментами очень зло), если они не примут меры. Начальник милиции тут же скомандовал майору, чтобы эти сволочи немедленно сидели в КПЗ. Пасюков поехал на завод, а майор завёл меня в комнату оперов, в ней было несколько столов, за которыми сидели два молодых опера – казах и русский. «Как они выглядели?» – спросил меня начальник угро. Я начал подробно их описывать – не надо было им мои яблоки жрать – я их хорошо запомнил.

- Не надо, - остановил меня майор, - мент был рыжий казах?

- Да.

Опера деловито встали, достали из сейфа кобуры, прицепили их на брючные ремни под пиджаки и вышли. А я написал заявление.

- Слушай, - сказал мне майор, сочувственно глядя на мою губу, - ты, наверное, не завтракал, иди, постарайся пообедать, а через часик придёшь на опознание.

Я скептически воспринял этот «часик», но город маленький, и если я и жевал медленно и ходил не спеша, то всё же вряд ли отсутствовал больше часа. Возвратился в милицию, поднялся в комнату к операм, в ней сидел один из них со скучающим видом. При моём появлении обрадовался, усадил меня за один из пустых столов и позвонил. Сержант привёл одного из моих обидчиков.

- Этот бил? – спросил опер.

- Да.

Опер усадил подозреваемого за стол, стоявший напротив стола, за которым сидел я, положил перед ним чистый лист бумаги и шариковую ручку, встал у того за спиной и начал диктовать «шапку»: «Начальнику Ермаковского городского отдела внутренних дел…», - одновременно глядя подозреваемому поверх плеча, правильно ли тот пишет. Покончили с формальностями, и опер скомандовал:

- Теперь пиши подробненько всё, как было.

- Не помню, - заупрямился сукин сын.

В Днепропетровске я неоднократно слышал, что в милиции бьют каким-то специальным способом – так, чтобы у подозреваемых следов не оставалось. Говорили про мокрые простыни, про мешочки с песком и т.д. Если это и правда, то до города Ермака эти хитрые штучки явно не дошли. Опер немедленно и очень резко нанёс удар как-то сверху и настолько сильно, что парень, ударившись лицом о стол, разбил нос. У него потекла кровь на листок с писаниной, опер терпеливо подождал, пока она перестанет течь, выбросил листок в корзину, положил новый и снова начал диктовать: «Начальнику Ермаковского…» – и так дошли до места, с которого опер скомандовал: «Теперь пиши всё и подробненько», - и у подозреваемого провалы в памяти как рукой сняло – он торопливо начал писать. Опер давал советы: «Всех, кто был, напиши… клички не надо – фамилии…» – и, наконец, продиктовал: «Написано собственноручно, подпись».