Газета "Слова и дела" №10 от 02.09.2014 - [26]

В первой шеренге рыночных победителей над всеми на голову возвышается бородатый образ Нобелевского лауреата Солженицына. Вряд ли найдётся человек, сделавший своим словом для обличения Советской власти больше, чем это сделал Солженицын. Он прожил в Америке 20 лет, но его рейтинг среди рыночных главарей лишь условно отстал на десятые доли балла. Судьба Солженицына отразила в себе схватку двух миров в холодной войне. Наше поражение стало его победой.

Всё творчество Солженицына основано на его тюремно-лагерном прошлом. Он много говорит о насилии и несправедливости, но не говорит о том, за что его осудили и посадили. Без ответа на этот вопрос «Архипелаг Гулаг» и всё его творчество теряют смысл. В печати появились сведения, что в конце войны он писал другу из Восточной Пруссии на другой фронт о том, что надо менять существующую власть. В условиях военного времени и бдительной военной цензуры эта заносчивость молодого человека полностью совпадает со статьёй об измене Родины! И жестоко карается не только тоталитарной властью, но и самой развитой демократией, например, французской или американской.

Или это непроизвольный вызов 27-летнего самоуверенного молодого человека? Или это сознательный вызов человека, прошедшего войну и уверенного в своей правоте? Солженицын умалчивает об обстоятельствах заключения, а они существенны. Возможно, его сдал друг, которому он предлагал сменить власть. Однако скорей всего это обнаружила военная цензура. Значит, цензура позволила письму дойти до адресата. Если это был порядочный офицер, он не побежал с доносом. Значит, друга посадили за недоносительство. Значит Солженицын не только сел в тюрьму сам, но и посадил человека. Сожалел ли он об этом? Извинился ли он? Мы не слышали от Солженицына ни того, ни другого. Для Солженицына это одна из множества мелочей на его великом пути, которую он совершил и не заметил.

Рыночная революция реабилитировала Солженицына, потому что измена Родине стала необходимой и общепринятой. Этого потребовала рыночная революционная целесообразность. Сорок лет назад Солженицын предлагал изменить существующую власть, но именно это и происходило в России. Значит, Солженицын сорок лет назад был прав.

Солженицын скрыл тайну своего осуждения. Он стал свидетелем несправедливости, говорил правду и всем должно стать ясно, что с ним обошлись ещё более несправедливо, и он стал узником совести. Однако мне это не стало ясным. Мне, как и всем, было и остаётся ясным, что большинство населения ГУЛАГа составляли обычные воры, бандиты, насильники и предатели, что и засвидетельствовал Варлам Шаламов, но Солженицын их всех изобразил страдальцами за правду. Впоследствии постоянно пренебрегая правилами русского языка, он утверждал своё право пренебрегать и некоторыми другими правилами.

Чтобы понять Солженицына, надо понять то время. То время связано со Сталиным. На переговорах в Ялте Черчилль встал при появлении Сталина, и у него изо рта вывалилась сигара. Одни говорят о чудовищном властолюбии и мнительности Сталина. Противники этого не отрицают, но говорят о его могучей созидательной воле. И это правда.

У Солженицына война не стала, как у всех людей, её прошедших, темой его творчества. Он не мог сказать ничего хорошего о нечеловеческих усилиях, об огромных потерях и блестящих победах чуждого ему народа. Из всех людей его поколения у него одного спесивое самолюбие затмило крупнейшее событие всех времён и народов. Великую Войну в его перенацеленном сознании затмило его чрезмерное Я и жажда мщения.

Одноклассники Солженицына вспоминали, как ещё классе в шестом он изготавливал из картона и бумаги полное собрание своих сочинений в шести томах. Со временем тщеславие потребовало, чтобы этих томов стало больше, их надо было чем-то наполнить. У Солженицына, безусловно, был талант, то есть способность писателя сосредоточить внимание читателя на том, на чём он считает нужным. Но кроме таланта надо знать, что сказать людям, как знали Гоголь, Толстой, Чехов, Пушкин, Шолохов и другие наши великаны. У Солженицына слишком много равнодушия и пренебрежения к народу. Печатать его не стали, и он перешёл на сторону противника. Он мстил народу за будто бы совершённое над ним насилие.

Солженицын безжалостно описал признаки кризиса партии и нарушение законов человеческого общежития. В пору военных и промышленных успехов это было поправимо. Но злобная критика не объясняла, что происходит, она вызывала ответное озлобление. Это была холодная война. Солженицына выслали. Америка щедро наградила его. В Вермонте он прожил, по его же словам, самые счастливые 20 лет своей жизни.

Когда-то, ещё при социализме, одного начальника должны были судить. У него был сын, с которым они жили душа в душу. Друг отца сказал сыну, что его отец проворовался и его будут судить. В то время это был несмываемый позор, и паренёк повесился. Оказывается, при желании и умении словами можно убить. Талант Солженицына владел такой способностью.

Мы, конечно, были не таким наивным народом, что нас можно было убить словами, но кое-что в этой притче верно. Сейчас видно, насколько мы были доверчивы. Мы были самым читающим народом мира и тянулись к печатному слову. Мы хотели знать, что с нами происходит, видели, что многое надо менять и были способны на это. Прогнившая партийная верхушка потеряла влияние и не смогла нас вывести из тупика. Люди с хорошо подвешенными языками (с талантами) вырвали у неё влияние на народ. Они стали учить нас тому, «Как нам преобразовать Россию». В основе их представлений об обществе было не больше науки, чем у их противников, но у них были иные цели. Ими двигала злоба и ненависть. Они стали учить гласности, плюрализму, альтернативам, презумпции невиновности и правам человека. Это стало решающим ударом всей холодной войны.